«Книга Великой Ясы», или Скрижали Чингисхана

Это повеление Чингисхана касалось законодательно вводимого им наследственно-династийного (родового) принципа престолонаследия, в соответствии с которым «единственным правовым основанием для получения сана (Великого. — А. М.) хана (отныне. — А. М.) служила принадлежность претендента к „золотому роду“ (Чингисхана. — А. М.)…»[759]А главным условием возведения на великоханский престол члена «золотого рода», согласно следующему указу Чингисхана, являлось утверждение предложенной кандидатуры «князьями, ханами, вельможами и другими монгольскими знатными людьми на общем совете (Великом хуралтае. — А. М.)»:

«Запрещено под страхом смерти провозглашать кого-либо императором, если он не был предварительно избран князьями, ханами, вельможами и другими монгольскими знатными людьми на общем совете (Великом хуралтае. — А. М.)»[760].

Таким образом, Чингисхан повысил статус и значимость Великого хуралтая; отныне никто не имел юридического и морального права быть провозглашенным Великим ханом без утверждения его кандидатуры на Великом хуралтае. Этому указу Чингисхана его потомки безоговорочно следовали при возведении на престол Великого хана Угэдэя, Гуюга и Мунха[761]. Подтверждением тому является свидетельство Плано Карпини: «…он (Чингисхан. — А. М.) издал многочисленные законы и постановления, которые татары (монголы. — А. М.) нерушимо соблюдают…

Одно постановление такое, что всякого, кто, превозносясь в гордости, пожелает быть императором собственною властью без избрания князей, должно убивать без малейшего сожаления.

Отсюда до избрания настоящего Гуюг-хана[762] из-за этого был убит один из князей, внук Чингисхана, ибо он хотел царствовать без избрания»[763]'[764].

Резюмируя свидетельства современников Чингисхана по вопросу престолонаследия, Б. Я. Владимирцов писал: «Чингис до конца дней смотрел на государство как на вотчину, принадлежащую его роду… и хотел оставить свое достояние преемникам, устроенным и организованным… Принципу совместного господства рода („золотого рода“ Чингисхана. — А. М.) нисколько не противоречил принцип единоличной власти главы империи — монгольского кагана, потому что каган является, прежде всего, главою ханского рода, самим Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.) и всеми родичами избранным на это высокое место…»[765]

Тогда же была принята яса, посвященная такому атрибуту верховной власти монгольского монарха, как титул «хан»:

«Кто ни воссядет на ханский престол, одно имя ему добавляют — Хан или Каан, и только. Более сего не пишут, а сыновей его и братьев зовут тем именем, что наречено им при рождении, будь то в лицо или за глаза, будь то простые или знатные. Когда пишут обращения в письмах, одно то имя пишут и между султаном и простолюдином разницы не делают. Пишут только суть и цель дела, а излишние звания и выражения отвергают»[766].

Цель этой ясы уже в XIII в. выразил А.-М. Джувейни следующим образом: «…Закрыть двери чинопочитания, похвальбы званиями и [воспретить] крайности самовозвеличения и недоступности, кои в заводе у счастливцев судьбы и в обычае царей»[767].

Другие смысловые аспекты в своем толковании этой ясы подметил Г. В. Вернадский, который писал: «Можно сказать, что титул „каан“ (каган) сам по себе выражает полноту императорской власти. В то же время для членов своей семьи император остается старейшим в роде, близким родственником; отсюда и личная форма обращения, рекомендуемая родным»[768].

Как мне представляется, «по горячим следам» инцидента, связанного с недостойным поведением Чагатая на Великом хуралтае 1218 г.[769], Чингисханом могли быть сказаны и новые билики. Вот некоторые из них:

«Всякое слово, с которым согласились трое мудрецов, можно сказывать всюду; в противном случае нельзя полагаться на него. Сравнивай слово свое и слово других со словами истинно мудрых: если оно будет им соответствовать, то можно его сказывать, в противном же случае никак не должно говорить».

Еще он сказал: «Всякий идущий к старшему не должен говорить ни слова до того времени, пока тот старший не спросит; тогда сообразно вопросу пусть младший ответит соответственно. Если он скажет слово прежде, хорошо, коли его захотят услышать. В противном же случае он кует холодное железо»[770].