«Ямато надешико» — термин, обозначающий патриархальный идеал женщины в Японии. С давних времен и до наших дней этот образ не изменился: ямато надешико обязаны быть женственными, верными, мудрыми, к тому же они не имеют права идти наперекор мужчине. Этот образ подразумевает, что женщина не будет прекословить, всегда поддержит своего мужа, не станет предъявлять ему претензий или требований, а также не скажет напрямик, что он не прав — она мягко и ненавязчиво должна подтолкнуть мужчину к верному решению, если считает его выбор ошибочным, но если не удастся, примет его решение с покорностью. Она всегда поддержит и подбодрит мужчину, какой бы сложной и тяжелой ни была ситуация, всегда будет на его стороне. И несмотря на то, что вымышленные образы «цундере», «яндере» и прочие вытеснили образ ямато надешико с пьедестала в литературе, в жизни он все так же ценится, и женщин, соответствующих ему, очень уважают. А теперь вопрос: вам это никого не напоминает, дорогие Читатели? Если присмотреться к героям «Реборна», становится ясно, что характеры Наны и Киоко базируются именно на этом образе. То же можно сказать и о Хром, однако чуть в меньшей степени. Пишу это я для того, чтобы не возникло вопросов об ООС, ведь в дальнейшем я попытаюсь раскрыть образы этих леди. Надеюсь на ваше понимание, если с чем-то будете не согласны, Автор всегда готов к дискуссии) Всем добра!
Дни поползли вязкой серой туманной дымкой, монотонной и бесконечной, как дорога, уходящая за горизонт. Тсуна просыпался, безразлично смотрел на ставшие родными трещины, рассекавшие потолок на неровные серые островки, и снова закрывал глаза. С каждым днем он всё чаще притворялся спящим, чтобы как можно меньше подвергаться расспросам соседей по палате, и каждый раз, как падала на его мир черная пелена век, начинался диалог. Мысли сплетались со звучавшими лишь для Савады ответами призрака далекого прошлого, его смех перекликался с улыбками закутавшегося в одеяло с головой паренька, а порой звучавшие заветные слова, обращенные к Книге, вызывали у будущего босса Вонголы всё меньше отторжения. Вольф ворчал, говоря, что «этот глупый пароль лишь притормаживает беседу», Савада согласно кивал, постепенно забывая о том, как боялся произносить эту фразу. Ведь если грех поощряют, он перестает казаться опасным.
Лия не появлялась, и на расспросы Савады Вольф отвечал, что она отправилась проводить воспитательную беседу с «младшенькой» — с Ребеккой, которая, по мнению коллег, оплошала, не сумев поддержать Хозяина в трудной ситуации. И целую неделю от Первого Стража не было ни слуху ни духу, а Второй говорил, что с Ребеккой вообще сложно о чем-то говорить. Тсуна понимающе вздыхал, вспоминая перепуганную насмерть окровавленную девушку, а Вольф безмятежно улыбался, глядя в серый унылый потолок. Окно ему было неинтересно, как и небо за ним. Как и облака, стройной шеренгой пушистых клубов сладкой ваты пересекавшие его под командованием ветра. Призраку был важен лишь унылый потолок и Хозяин, за неделю настолько привязавшийся к Стражу, что называл его другом и не мог представить монотонного нахождения в больнице без диалогов с ним. А где-то неподалеку приходили в себя его живые друзья.
Первым потребовал выписки Сасагава, и врачи, сочтя его состояние вполне стабильным, отправили боксера долечиваться дома. Вторым это сделал Ямамото, сказавший, что в больнице ему лежать скучно, но получивший категорический отказ. Временами он навещал Саваду, а Савада навещал его, но стоило лишь медсестрам заметить больных, которым был прописан постельный режим, в чужой палате, как им начинали угрожать болезненными уколами и переводом «куда подальше», а потому такие вылазки совершались парнями нечасто. Гокудера же в себя пришел довольно быстро, но сил у него не хватало даже на то, чтобы подняться с кровати, а потому, навещая «Правую руку» и рассказывая ему о том, как проходит лечение остальных, Тсуна мысленно корил себя за состояние друга. Вольфрам же лишь подливал масла в огонь, поясняя, что благодаря отвару из трав парни еще «легко отделались», и это спокойствия Саваде не добавляло. Мукуро же навестить возможности не было вовсе, поскольку после четырех дней в реанимации его перевели в одиночную палату, куда допускался лишь медперсонал. Да и сам Тсуна отлично понимал, что иллюзионист его видеть не захочет, а потому в дальнее крыло отделения прокрасться не пытался.