Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

В машине коллега неестественно много балагурил. Шутки были, как и положено, максимально пошлыми и тупыми. Впрочем, это ладно, стерпеть не сложно. Потом он утих и, пока был интернет, сосредоточенно записывал голосовые сообщения родственникам и друзьям: сколько он будет вне зоны доступа, каков должен быть алгоритм действий, если в течение долгого времени не выйдет на связь. Тут я тоже мог его понять, хотя, на мой вкус, с трагизмом он всё же перегибал. Потом коллега начал моросить. Он всё время подгонял снаряжение. Несколько раз снял и надел каску. Потом ещё несколько раз снял и надел баллистические очки. Из машины он в итоге вышел уже без них. Аптечки тоже остались в транспорте — оказалось, что с ними неудобно снимать на уровне груди.

Мариуполь весной 2022. Фото Дмитрия Плотникова.

Вскоре стало понятно, что материал он хочет сделать крайне специфический. По дороге коллега нервничал, а в Мариуполе ожил и прямо фонтанировал энергией. Направлена она была явно на то, чтобы убиться. Заслышав где-то взрыв, коллега сразу же спрашивал, не обстрел ли это, и, не дожидаясь ответа, сразу же бежал в ту сторону, где гремело. Ему очень хотелось снять видео, где он рассказывает что-то про обстановку в городе, а на фоне звучит разрыв. С разрывами не везло, поэтому он, по всей видимости, решил организовать его сам. С мужеством, достойным лучшего применения, коллега лазал в сгоревшую военную технику («Интересно»), осматривал неразминированные подвалы, где во время штурма находились распо-лаги ВСУ, теперь брошенные («Хочу найти украинский шеврон»), криками привлекал внимание военных («Записать бы комментарий»). Старший группы смотрел на коллегу с ужасом, явно прикидывая, сколько отчётов ему придётся заполнять в случае смерти журналиста, которого он сопровождал. И насколько вырастет объём работы, если коллега умудрится не просто погибнуть, но и забрать с собой кого-нибудь из нас.

Наконец время работы в городе закончилось, мы погрузились на машины и отправились в Донецк. Разместившись, коллега вспомнил про баллистические очки и каску. Он сразу же надел их и начал записывать видеообращения своим друзьям (видимо, тем же, которым давал инструкции относительно своей гипотетической пропажи). На моё замечание о том, что интернета не будет ещё часа полтора, коллега беззаботно ответил, что сразу отправлять видеообращения он и не собирается, скинет ближе к ночи, чтобы ребята поволновались и «прочувствовали у себя там в тылу, бля, чем я тут вообще занимаюсь». После этого коллега поправил каску и начал записывать очередное видео: «Это пиздец, братан. Я видел преисподнюю, на хуй, такое словами не описать», — привычно надиктовывал он шаблонный текст.

В Донецке мы отправились поесть и выпить в тот же самый «Хэппи Лайф». Коллега проставился в честь боевого крещения, в целом освоился, получил от организма порцию коктейля из тестостерона, кортизола и адреналина, а потому стал куда увереннее. Он уже гораздо свободнее вписывался в компании, сыпал впечатлениями от своего визита в город («Ну понятно, пиздец, жмуров до хуища, да, крепко стоял укроп, пока не выкосили»), договаривался о новых выездах на самые опасные направления и записи интервью.

Домой снова шли вместе. Когда мы переходили через площадь Ильича, над головой что-то просвистело и с ярким разрывом ударило на другой стороне Кальмиуса, километрах так в полутора от нас. За те несколько секунд, что я смотрел на разрыв, коллега сориентировался и занял крайне удачное укрытие за постаментом памятника Ленину. Выждав минуту, он вышел на открытое место и резко протянул мне руку для прощания.

— В пизду эту передовую. С завтрашнего дня сижу в гостинице, хер мне чего начальство сделает, пусть сами под снарядами бегают.

У меня сегодня второй день рождения, на хуй.

Я пожал ему руку, он развернулся и пошёл в сторону своего дома.

После этого вживую с коллегой мы в Донецке уже не пересекались, потом его командировка подошла к концу, а ещё через пару недель закончилась и моя. Я привычно стоял в очереди на погранпереходе Успенка, там, как и всегда, вяло переругивалась за место в очередях толпа южанок-челночниц, испуганно жались к подоконникам, заполняя миграционные карты, беженцы с детьми. Чтобы чем-то занять очередь, офицеры пограничной службы включили телевизор, установленный в помещении перед окнами паспортного контроля. Федеральный канал передавал одно из многочисленных военнополитических ток-шоу. Среди его гостей я обнаружил и коллегу. На нём была военная форма, всё ещё не потерявшая магазинного блеска, из нагрудного кармана, заложенные дужкой внутрь, торчали дорогущие очки — «Рэй-Бэны».

«Я военкор, прошедший горнило Донбасса, я видел весь ад этой войны, не сомневайтесь, вы можете доверять моим словам», — заканчивал коллега свою эмоциональную речь. Подошла моя очередь, и я потащил рюкзак к окошку пограничника.

Сувенир