Читаем Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1 полностью

С войной меня познакомил Капитан Берег — он умел привнести в жизнь любого человека новые сюжеты (впрочем, позже я как бы в ответ познакомил Берега с Малышкой Пэрис, и счёт стал 1:1). Я тогда работал в журнале «Спутник и Погром». Нас свёл мой главред Егор Просвирнин, чтобы Берег, опытный отморозок, сопроводил меня на войну с гуманитаркой, которую собрали наши читатели. Луганск, куда мы везли помощь, уже был столицей ЛНР, но в целом границы народных республик оставались расплывчатыми, а линия фронта местами вообще условной. Границу между Россией и ЛДНР хохлы к тому моменту почти перерезали — осталась лишь узкая ниточка через Изварино. По ней мы и проскочили сквозь обстрелы и засады, добравшись в ночи до Луганска.

Заселяясь в отель, мы забавно пытались пронести туда оружие — будто алкоголь на школьную дискотеку мимо завуча: у Берега за спиной висел СКС[58], я шёл строго справа от Капитана и бездарно прикрывал собой предательски торчащий из-за его плеча ствол, чтобы женщина на стойке ресепшена его не заметила. Замысел был безобразно наивен и, разумеется, провалился. Комендатура приехала к нам через 15 минут, да так и осталась в нашем номере до утра — пить бехеровку, знакомиться и обсуждать разгорающуюся войну. Такая была на Луганщине комендатура в те волшебные революционные времена.

Спать Берег лёг на соседней со мной кровати и нечаянно направил на меня пистолет, предварительно отработав из него по неким воздушным целям с балкона гостиницы. На просьбу переложить пистолет Капитан ответил решительным отказом. Отказ мотивировал тем, что у него высокая культура обращения с оружием. В качестве доказательства — убрал гранату в тумбочку. Словом, с Капитаном всегда было весело, а на Луганщине — красиво, и так же всё было и теперь, спустя восемь лет.

Группа «Звери» к нашему утреннему путешествию уже не подходила, и Берег включил плейлист старого доброго западного хард-рока. «Your love is like bad medicine, what I need» — мы проезжаем по переправе, наведённой рядом с живописно уничтоженным мостом через небольшую речку. Между валяющимися в воде каменными глыбами и кусками льда по-весеннему бегут ручьи, хотя на дворе середина января. За рекой остались холмы, чем-то похожие на уменьшенную копию сараевских, на холмах этих — стоят полуразрушенными когда-то роскошные и уютные отели, и я не в силах не поснимать эту красоту на память, хотя на берегу стоит блокпост и снимать нельзя. Сделав небольшой крюк через Северодонецк, похожий на одно большое панельное пожарище, мы свернули на дорогу, ведущую к Кременной.

Километров за пятнадцать до города стало ясно, что бои тут серьёзные. Вдоль дороги в лесопосадках всё чаще прятались танки и артиллерия, повсюду шныряли военные «Уралы» и КамАЗы, а российские блокпосты начали появляться с настолько неприличной частотой, что создавалось впечатление, будто это специальная социальная программа по трудоустройству мужчин до 50 лет. Наконец, мы добрались до прифронтовой распола-ги «Сурикатов» в Кременной. В дверях меня внезапно встретил мой давний читатель из Чебоксар, с которым мы странным образом стабильно пересекались раз в год при самых чудных обстоятельствах, и всегда случайно. Оказалось, он тоже служит у Берега в «Сурикатах» — чему я, кстати говоря, совсем не удивился. Читатель заматерел и был абсолютно доволен всем, что происходит в его жизни — чего нельзя было о нём сказать во все наши предыдущие встречи. Вместо имени он обзавёлся позывным Питон, по солдатской традиции заботливо напоил меня кофе перед поездкой на передовую, и пока я его пил — принялся разбирать АКМ[59], который неизвестно где умудрился напетлять. Кофе был отменного качества и вставил, как нужно. Немного отдохнув с дороги, мы выгрузили осьминога, нарядились в броню и поехали на позиции.

Войну я до этого пробовал в основном в полях и маленьких сёлах — все они очень похожи на всей освобождённой территории от Луганска до Херсонщины. Теперь Господь подарил мне великую радость — оказаться на войне в заповедном сосновом лесу под Кременной. После блокпоста на выезде из города надо было проехать некоторое время по дороге, идущей сквозь лес, а затем свернуть в него и попасть в атмосферу сказочного квеста из детства.

Высокопарно выражаясь, это было Царство Войны. Всё живое и рукотворное здесь существовало только затем, чтобы воевать. В полях или сёлах не так — всегда виднеется какая-нибудь хата, дорожный знак, мост через речку, линия электропередач, телевышка, да просто кукурузные поля до самого горизонта: смотришь на эту кукурузу, и словно никакой войны и нет. Глянешь на уходящую вдаль дорогу и знаешь — там через 10 километров уже ближайший тыл, а через 40 о войне не напоминает вообще ничего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары