Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

Я ушёл в блиндаж, чтобы не раздражать эту здоровенную негостеприимную раму. В блиндаже Берег продолжал тренировать снайперскую лёжку — иначе говоря, сладостно дремал, нисколько не реагируя на происходящее. Это внушало уверенность в том, что ничего особенного, собственно, и не происходит. Открыв второй «Ред Булл», я высунулся из блиндажа и под грохот прилетающих мин продолжил своё обучение — а точнее, просто наблюдение за Сурикатами, — заправляясь топливом. Всё-таки не понимаю, почему я до сих пор не амбассадор бренда.

Русский еврей Бакс выяснял у чудовищ технические нюансы радиоэлектронной борьбы. Я же, как гуманитарий, предпочёл наблюдать и, понаблюдав за боевой работой дронобой-цев, усвоил, что самое главное в этом деле — флегматичная отмороженность. Снаряды ложились очень близко, периодически снова возобновлялась стрелкотня, по окопу бегали туда-сюда взволнованные солдаты, а эти двое, как ни в чём не бывало, сканировали небо, словно на земле ничего и не происходило. Берег собрал вокруг себя самых безумных, отчаянных, неустроенных, сумасшедших и странных. Неслучайно его первыми бойцами оказались нацболы — Капитан был в каком-то смысле Эдуардом Лимоновым от войны. Позже к нему в от ряд прибились два российских мобика, чью роту размотали где-то севернее (командование свинтило и не выходило на связь) и они числились пропавшими без вести, но пропадать не планировали. У него служил Простор — молодой рыжий поэт с добрыми глазами, один из авторов чудного турбомедиа «Каргач». В конце концов, именно в его отряде я встретил своего давнего читателя. Другие люди у него бы просто не прижились, а другой командир никогда бы не сколотил из та ких незаурядных, вольнолюбивых и, чего уж там, драматически невоенных персонажей боеспособное подразделение. «Вызывающе неуставные» — так их называл Берег, да и сам по натуре своей был скорее не «военный», а «революционер».

В рамках системы или структуры ему было тесно.

Однажды мы общались и спорили о нашей военной пропаганде, а точнее, даже не спорили, а скорее дополняли друг друга, сокрушаясь из-за старухи с флагом, мальчика Алёши, Кузьмичей, денацификаций, языка официальных сводок, финок НКВД и прочих выходок российских официальных СМИ, половина из которых тянула на пропагандистскую диверсию в условиях войны. Как человек, в 2014-м делавший «Спутник и Погром», я разделял его боль. «Пропаганда должна влиять на умы и сердца, а у нас что?» — сокрушался Берег, и я вдруг ляпнул:

— Умы и сердца проёбаны. С нами лишь безумные и бессердечные.

Импровизированный каламбур внезапно оказался не только забавным, но и точным. Поверхностно думать, что я таким образом дискредитирую славных добровольцев. На самом деле, конечно же, те самые «кровожадные психопаты» очень часто оказываются одновременно добрейшими людьми на свете, тогда как внешне приличные и правильные люди с конвенциональными жизненными установками — мелочными злыднями. Личность человека развивается равномерно в хорошую и дурную стороны — важен сам масштаб, — и способные на большое добро при необходимости додумаются и до изысканного зла (когда не бессильная злоба украинского типа — «чтоб ты сдох, мразь», — а дьявольский расчёт). Вопрос лишь в том, что они выберут и на что себя потратят. Мелкий же человек на большое зло не решится, но и доброта его будет ничтожной.

Этот очень простой, примитивный, почти пошлый парадокс чаще всего непонятен обывателю — он считает людей вроде Берега кровожадными экстремистами (вар.: безумными психопатами, сумасшедшими наркоманами, девиантными шизоидами, далее везде). По доброте душевной, шизоиды обывателям подыгрывают — да, мол, так и есть, фашист, наркоман, псих, извращенец, тем и примечателен. В голове простого человека парадоксы не укладываются, а предположить, что герой, да хоть бы и просто талантливая личность, способен сочетать в себе крайности и странности, очень его ранит. Идеальный герой для обывателя — высочайше утверждённый мертвец с портрета или хотя бы затюканный инвалид, у которого всё в прошлом. Короче, чтобы «не конкурент». Перед таким можно щеголевато изображать почтение, и даже кошмарить окружающих за недостаточное уважение к Великим Людям. Когда же сам великий человек жив, бодр и дееспособен — терпеть это выше сил. «Отморозок, придурок, с черепом выступает». А что ещё говорить, когда сам можешь разве что цитировать какой-нибудь дуре в сушатне Евгения Гришковца, попутно воображая о себе всякое?

Берег к непониманию обывателей относился снисходительно. Он вообще испытывал неподдельный интерес к людям и был совершенно неспособен на кого-то обижаться. Если кто-то творил херню и поступал скверно, даже в его сторону, его это скорее расстраивало: мол, ну как же так, человек, что же ты херню-то творишь, зачем так скверно поступаешь? При этом он абсолютно спокойно, без сильных эмоций, ненавидел врагов, и это сочетание неподготовленных мещан шокировало ещё больше.