Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1

Враги, тем временем, продолжали обкладывать нас снарядами. Всё, что нужно было, я выяснил, но не стал тревожить сон Капитана. «На войне мне нравится жить больше всего», — но почему же ты тогда спишь, Капитан? Неужели ты так устал?

***

Кременная относилась к тому типу прифронтовых городов, какой Берег особенно любил. Это когда достаточно далеко от фронта, чтобы осталось гражданское население, но и достаточно близко, чтобы всё кишело солдатами. Получается уникальное сочетание, и когда в таком городе бываешь наездами — кажется, что здесь происходит специфический ивент вроде недели Божоле Нуво или Октоберфеста, только мрачнее и серьёзнее, и в нём участвуют абсолютно все. На рассвете мы уехали в Кременную на центральный рынок за переноской, необходимой для установки осьминога, и там творился тот же военный переполох, какой был и на передовой. В едином водовороте смешивались разные подразделения и рода войск — десантники, луганская пехота, российские мобики, чечены, отряды башкир, разведка, танкисты, артиллерия, связь и даже один заблудший боец Народной милиции ДНР из Москвы. Военные сидели в кафе, закупались на рынке, прогуливались по улицам, загружались, выгружались, ехали поодиночке и колоннами, на боевые и в увольнение, и поскольку их было много, реальность выстраивалась вокруг них, и местные жители становились как бы частью этого не то фестиваля, не то ярмарки. Мы купили переноску и выпили кофе в любимой кофейне Берега (любил он её за симпатичную баристу, а вовсе не за качество кофе, и я нахожу этот подход к оценке заведений глубоко верным), наблюдая за летающей туда-сюда русской авиацией. Несмотря на близость фронта и боевую задачу, в оживлённом центре Кременной самолёты смотрелись как элемент шоу.

На установку осьминога ушло часа два. Теоретически этот железный уродец умел защищать пространство от любых дронов в радиусе до 2 километров, но пеленговался при этом ещё проще, чем антидроновое ружьё. Берег долго объяснял командованию, что втыкать его совсем близко к важным объектам небезопасно: обнаружат и отработают, — но не смог.

Мы всё же постарались максимально замаскировать эту железяку и разместить её хоть на каком-то безопасном расстоянии, установили, отчитались перед командованием о выполнении задачи и стали собираться обратно в ставку.

Командование выделило нам в нагрузку рас терянного бойца лет тридцати, который, впрочем, выглядел сильно старше — невысокого, пухловатого, но исполнительного и толкового. Берегу была поставлена нетривиальная задача — научить его «вести медийку». Командир желал иметь телеграм-канал своего батальона.

Военкору (для удобства мы назвали его так) предстоял долгий путь назад в кузове «Газели» без окон. Мы загрузили свои вещи и бойца в кузов, попрощались с парнями на рас-полаге и отправились обратно. Военкор самим своим существованием как бы задал тему для разговора. Бакс сидел в кабине между нами — пиарщиком и журналистом по гражданским профессиям — и попал под перекрёстный огонь нытья поистине стрелковского масштаба о том, как у нас всё плохо с официальной пропагандой. Журналисты пишут для редакций, а не читателей. Нарративы продвигают люди, считающие употребление слова «нарратив» хорошим тоном. Символический ряд сочиняют люди с миропониманием тёти из отдела маркетинга. Всё хорошее рождается исключительно в андеграунде, а на больших площадях за всю медийку отдувается Пригожин, у которого каждое «публикуем комментарий Евгения Викторовича» звучит как письмо запорожцев турецкому султану.

Мы довольно быстро вывели формулу успеха пригожинской пропаганды — это вагнеровская культура абсолютной самоуверенности и смелости. Она в корне противоречит духу подачи информации из официальных источников, и оттого успешна. Официалы вечно изображают целок, а у пригожинских наоборот, секс в каждом материале. Людям нравится.

Отталкиваясь от этой мысли, мы рисовали в наших головах картину единственно возможного светлого будущего по итогам спецоперации: в России должен был победить дух творческой и военной храбрости. Россия будущего нам виделась крайне смелой, эстетичной и воинственной — какой и была в лучшие периоды своего существования. В этом смысле 2014-й с его духоподъёмностью и нынешняя популярность Вагнеров оказывались этапами одного и того же позитивного процесса, в основании которых лежали одни и те же принципы. Нас обоих чрезвычайно вдохновила эта мысль. «Спутник и Погром» сумел во времена торжествующего глянца продать красивый, даже гламурный образ Новороссии с белым офицером Стрелковым и храбрыми русскими ополченцами — «Honey, I don't wanna Birkin. Better send this cash to Girkin». Пригожинские пропагандисты смогли подружить современный мир постметамодерна с подвигами отчаянных штурмовиков — «Унос Дуос Трэз, я достану свинорез».