Читаем Книга Z. Глазами военных, мирных, волонтёров. Том 1 полностью

Тем не менее, дом по-прежнему жилой.

Часть квартир цела, и их жильцы ведут разговоры с видом на буколики с одной стороны и на конец света с другой. Нам навстречу выходит пара мужиков и несколько женщин. Поняв, кто мы, начинают ходить по квартирам, выкликать других.

Наш стандартный набор: хлеб, молоко, свечи, фонари, лекарства. Свечки и фонарики — это чертовски актуально. Света нет, поэтому пользуются, чем есть. Воды, само собой, нет тоже — ходят по воду с вёдрами. Тепло, газ… ну, вы догадались. На улице стоит колода с воткнутым топором — вот и вся, так сказать, инфраструктура.

Нас встречают без ажиотажа, но душевно. Некоторые жители очень открытые, другие держат дистанцию, но в целом очень доброжелательно. Кира и Артур ныряют в консультации и поиск нужных таблеток в недрах нашего броневичка, а я хожу, осматриваюсь. Люди в этом доме сначала надеялись, что всё кончится быстро, поэтому кинулись не на выход, а в подвалы. Подвалы устояли, но чего они натерпелись за время штурма — уму непостижимо. А вот что действительно впечатляет — как они сами прибрали свой двор. Может быть, это они делали, просто чтобы не сойти с ума; но они починили клумбы, беседочку, прибрали весь военный мусор, которым был загажен их двор; словом, всё, что люди могли сделать сами, они сделали.

Женщин здесь живёт намного больше, чем мужчин, а возрастная пирамида «стоит на голове»: ребёнка я видел всего одного, зато старичков и особенно старушек немало. Это не то чтоб демографическое наблюдение, этот момент имеет и практический аспект: многим нужны всяческие таблетки, которые требуется принимать постоянно. Кое-чего у нас не находится, что-то Кира с Артуром, покопавшись, извлекают из недр машины.

Это всё действительно сердце колет. Люди, с которыми мы говорим, такие же, как мы. Я смотрю на Волноваху, а узнаю Арзамас, где в детстве гостил у бабушки. Разве что там в речи проскакивают какие-то приволжские обороты, а тут больше в ходу элементы суржика, но по виду, да и по характеру не отличишь. И вот они в жутко недостойных условиях, в собственных до мах, побитых артогнём, без работы. Женщина, которая рассказывает мне про клумбы, — это невероятный стоик, и всё равно видно, что этот стоицизм ей на последнем издыхании даётся; этот дворик, залитый солнцем, покрытый зеленью, с его качелями и горкой для оставшихся детей — это самый уютный филиал инферно на земле.

Раздав, что было, сворачиваемся и едем обратно к центру Волновахи. По улице в сторону зоомагазина с симпатишным котиком идёт парочка. У девушки розовые волосы. Навстречу им идёт женщина, предающаяся на ходу совершенно понятному нам занятию: она пырится в телефон. На фоне всего вокруг это выглядит как чистая фантасмагория.

— У меня профессиональная деформация, — говорит Дима. — Рынок работает, какая-то еда есть, в подвалах уже никто не живёт.

Мне кажется, что здесь уже почти хорошо.

Я смотрю на кучу металла, в которой скорее опознаётся по контексту, чем действительно узнаётся бывшая крыша жилого дома. Мне трудно представить, что такое плохо, если это почти хорошо. Дима до этого был в Мариуполе…


Мы едем во Владимировку. Это посёлок недалеко от Волновахи, в сторону Угледара на север. От Волновахи километров десять по прямой (по дорогам, само собой, побольше), а там уже километра три ещё всего — и вот она тебе линия фронта. Особых боёв там вроде бы и не было, но и помощь какая-то вряд ли доберётся. По этому случаю облачаемся в бронежилеты и шлемы. На жаре в железе ощущаешь себя сразу немного по-новому, но потная голова точно лучше, чем дырявая.

Дорога идёт через густой и очень красивый Великоанадольский лес. Он по карте небольшой, но деревья, простите за избитую метафору, стоят стеной, и кажется, что это действительно здоровенная густая чаща. На крайнем блокпосту нам показывают поле впереди и советуют ускориться. Зачем ускоряться, это видно у первого же поворота от него: на обочине стоит полностью выгоревшая БМП-2. Наша, их — кто его знает, в небесных списках разве что. Прямой видимости с той стороны вроде как нет.

Но в наше дивное время можно и на беспилотник напороться. Даже не «Байрактар»[75] пресловутый, а просто на кустарный дрон с самодельной бомбочкой — и привет, кого люблю.

Водитель Антон старательно топит. Мы проскакиваем поле и въезжаем во Владимировку.

Посёлок выглядит вымершим. Так-то там живёт несколько тысяч человек. По крайней мере, жило. Летняя Владимировка очень уютная, всё затоплено солнцем, а зелени столько, что кажется, сейчас эти джунгли поглотят всё село. Куда ехать, подсказывают в местной комендатуре — это, как и в Волновахе, квартальчик с хрущёвками.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары