Книга завещаний. Французские поэтические прощания и завещания XIII–XV веков

Собранные в этой книге стихи написаны на двух языках — старофранцузском и среднефранцузском. Различий между ними достаточно для того, чтобы языки считались разными — меняются лексика, грамматика, фонетика, стили речи; на повседневно-литературном уровне проявляется это в том, что, например, Жан Молине в конце XV пересказывает — по сути, переводит — на современный ему язык написанный в XIII веке «Роман о Розе», чтобы сделать его более понятным для современников. Другой известный пример — «Баллада на старофранцузском» Франсуа Вийона, представляющая собой стилизацию, не более: грамотно писать на старофранцузском в XV веке уже никто не мог. Хронологической границей между старо- и среднефранцузским обычно считают середину XIV века, когда стандарты литературного языка обновляются и закрепляются на протяжении сравнительно небольшого срока в несколько десятилетий.

В старофранцузском очень заметно присутствие разных диалектов — настолько, что и терминология здесь плавающая: кто-то говорит о диалектах старофранцузского языка, кто-то — о множестве «языков ойль», среди которых франсийский (т.е. выступающий в роли модели для старофранцузского) существует наряду с нормандским, пикардийским, берришонским, бургундским, пуатевинским и прочими. Однако письменная традиция стирает существовавшие в живой речи различия: регулярные взаимосвязи культурных центров, как и перелицовка текстов писцами, происходившими из разных регионов, неизбежно ведёт к стандартизации. Если в устной речи проблемы взаимопонимания, особенно среди необразованной публики, сохранялись до середины XX века, то в большей части средневековых манускриптов лишь отдельные слова, особенности рифмовки и орфографии позволяют судить о родном диалекте автора, — или писца, использовавшего привычные формы написания слов и привычные созвучия при корректировке рифм. Одно из исключений, где диалектные особенности проникают в длительную письменную традицию — англо-нормандский язык, т.е. язык пришедших из Нормандии в XI веке завоевателей Англии и их потомков. Более последовательные попытки создания собственной литературы на местных языках относятся уже к XVIII–XIX векам, периоду регионалистского возрождения.

Стихосложение в романских языках (как и во многих других) — силлабическое, т.е. основанное исключительно на счёте слогов. Распределение ударений в строке не учитывается при определении размера, и влияет только на индивидуальную мелодику и интонационную окраску стиха. Одним из следствий является ограниченный выбор стихотворных размеров: для французов это преимущественно сочетания или изолированное использование восьми-, десяти- и двенадцатисложника, с редким и поздним появлением пяти- или семисложного стиха. В традиции русского перевода принято передавать эти размеры соответствующими им по количеству слогов силлабо-тоническими размерами, чаще всего — ямбом (соответственно, четырёх-, пяти- или шестистопным), — хотя существовали и попытки воскрешения в переводах русской силлабики, например — в работах Б.И. Ярхо. Другое следствие — уже в средневековье французская поэзия стремится к разнообразию строфических форм, которые часто позволяют лучше индивидуализировать стих или определить специфику жанра. Если ранняя и простонародная поэзия использует смежную рифмовку без выделения строф (и эту традицию можно увидеть во многих стихотворных завещаниях), то менестрели и жонглёры, а также поэты-любители, не только импортируют провансальские строфические формы, но и изобретают свои, — так появляются и «гелинандова строфа», и разные виды секстин, и рондо, баллады, вирелэ или ротруэнги. Формы эти получают всё большее разнообразие на протяжении средних веков, и к XV веку одних только вариантов баллады насчитывается больше десятка.

Дело, однако, в том, что средневековые стихи сочинялись преимущественно для пения, и подчиняются музыкальным правилам не в меньшей степени, чем законам стихосложения. Песенный характер поэтической речи был настолько очевидным, что появление в XI–XII веках стихов, не предназначенных для пения, потребовал введения специального термина для их обозначения — dit, т.е. «речение», «слово»,[260] то, что не поётся, а декламируется; в этом же значении используется слово vers, «стих» — в отличие от песни. «Завещания», естественным образом, относятся к этой декламационной поэзии, что предопределяет меньшее разнообразие строфических форм, чем в создававшейся для пения лирической поэзии трубадуров и труверов. При этом декламационная поэзия не знает правила альтернанса, утвердившегося лишь в XVI веке: чередование мужских и женских рифм не обязательно и случайно, оно не вписывается в какие-то правила и закономерности.