Книга живых

Правда, Суперхан задним числом начал утверждать, что он после всех этих перипетий, неудачного выступления сделал свой выбор: “Когда собравшийся на площади народ устремился в город, я понял, что стою перед выбором. Я должен или решиться на поступок, или спокойно вернуться в здание ЦК. Второе представилось мне непростительной изменой — ведь люди были правы! И я пошел с ними в голове колонны”.

Кажется, по логике вещей, если ты считаешь вышедших на площадь правыми, то должен и остаться с ними и отстаивать их точку зрения уже и в кабинетах ЦК, и в Политбюро. Но продолжения банкета, как говорится, не было и в помине. Суперхан покинул митингующих и так же, как и все, благословил их разгон».

«Это уже византийская политика. Восточная, коварная, — подумал Дубравин, читая рассказ о том, как Суперхан сочувствовал протестующим. Вряд ли сочувствовал! Все они испытывали одно чувство — страх. И прятались по углам. Только я тогда открыто выступил со страниц “Молодежной газеты”. За что со временем и пострадал. Что ж, Суперхан по-своему прав. Главная задача любого политика в такой ситуации — самосохранение. И он ее выполнил блестяще. Сначала благословили разгон. А уж потом стали воспевать тех, кто вышел на площадь в декабре. Так сказать, примазались. Это не хорошо и не плохо. Это просто жизнь. Политика. Все время смотреть, откуда дует ветер. И ставить под этот ветер паруса. Он поставил. С другой стороны, если бы Суперхан стал плевать против ветра, чем бы все закончилось? Его бы сняли со всех постов, и он сгинул бы в безвестности. Тогда, глядишь, во главе республики оказался бы другой человек. И это был бы уже другой Казахстан. Не тот, который мы видим сейчас. Итак, Суперхан сохранил себя. Колбину досталась вся грязная работа. И соответственно — все плевки и общая нелюбовь, как со стороны русских, так и со стороны казахов. Потому что он, как честный “солдат партии”, лег на амбразуру. Его молва и окрестила главным сторонником репрессий, потому что с каждым месяцем, шаг за шагом, ситуация приближалась к развязке. Я же в это время зарабатывал свой первый авторитет, поддерживая в республиканском комсомоле ставленника Москвы. И рассорился вусмерть с другом Амантаем. Три года понадобилось для того, чтобы ситуация кардинально изменилась. К 1989 году Казахстан было не узнать.

Если в 1987 году партия осудила так называемый казахский национализм, то уже в 1989-м пошла на попятную, признав, что ошиблась. И постановление 1987 года отменила. И все-таки польза от репрессий была. Потому что жестокое подавление выступления 1986 года остудило пыл казахских радикалов. И позволило тому же Суперхану вести более взвешенную политику. Там же, где радикальные националисты не получили отпора, распад страны принял ужасающие формы. Вспомним две чеченских войны, грузино-абхазский и грузино-осетинский конфликты. И множество других очагов напряженности…

В общем, Суперхан правильно, а главное — вовремя, поменял направление движения. А тот, кто не успел, тот потерялся. Тот же Колбин умер в вагоне московского метро. Суперхан же сориентировался. И оказался основателем нового государства. Первого независимого современного государства в истории Казахстана.

Ну да ладно. Что ж пишет дальше мой друг? Надо же, человека уже нет. А я с ним разговариваю».