Книга живых

Людка возилась у плиты. И когда он коротко и растерянно сказал: «Амантай скончался» (он так и сказал: не «умер», не «погиб», а «скончался»), — она боком, боком пошла к столу, в изнеможении упала на стул, растерянно моргая.

Для них обоих это была огромная, невосполнимая утрата. С детских, школьных лет шли они по жизни, то отдаляясь, то сближаясь. И теперь, в эту минуту оба поняли, что дальше им идти без него.

Дубравину, кроме всего прочего, стало ясно, что из его жизни выпал огромный кусок. Что дорога, по которой они шли в последние годы вместе, вдруг сильно сузилась. И ощущение тупика, в который он уперся, стало для него главным.

* * *

«Похороны завтра. Да что же это так быстро? Прямо завтра. Почему? Да, Айгерим так сказала. А он прослушал. Ведь Амантай как-никак числился правоверным мусульманином. А у них с этим делом быстро. Хоронить желательно на следующий день с утра. Значит, нужно торопиться.

Это у нас могут подождать. День, два, три. Пока не соберутся все.

Что? Как? Вопросов больше, чем ответов. И все разные. Понятно, что Амантай был не только правоверным мусульманином, суфием, но в прошлом и крупнейшим государственным деятелем. А значит, его похороны могут проводиться по высшему разряду. С почетным караулом, оркестром, салютом. И участием разного рода политических фигур.

А все это требует времени. И их могут отложить.

Но, как бы то ни было, надо лететь в Алма-Ату немедленно. Тем более что самолеты туда летают довольно часто. Но…»

Дело как раз в том самом «но».

Дубравин, как ни странно, не был в Алма-Ате более тридцати лет. С того самого момента, как осенью восемьдесят девятого года покинул ее фактически изгнанником.

Не случилось. Работал, строил, много летал, ездил. Бывал и в Казахстане. В Астане, Караганде, Кустанае. А вот до города своей молодости не добрался. Почему? Он и сам себе не мог четко ответить на этот вопрос. Сначала была обида. Вот вы как со мною! Практически выдворили. А потом вроде все в душе успокоилось, устаканилось, но как-то повода для поездки не возникало. Забот полон рот. И ехать без какого-то конкретного дела не было смысла. А годы шли. Не шли, а, можно сказать, летели. И теперь, через тридцать с хвостиком, оказалось, что он даже не знает ничего о тех, кто остался там. Ни адресов, ни судеб. И бывшая столица Казахстана для него — терра инкогнита.

Хотя нет. Не совсем. Был у него один человек, с которым можно связаться. Это Александр Майснер. Они вместе когда-то создавали сеть предприятий. И Майснер управлял этой казахстанской сетью довольно долго и успешно.

Александр ответил мгновенно, будто давно ждал этого звонка. Голос хриплый, с одышкой:

— Здорово! Ты, наверное, по поводу Амантая? Да, завтра похороны. Приезжай. Встречу! Гостиницу закажу! Тебе подешевле?

— Да я вроде не бедный!

— Закажу «Гранд-Вояж». Есть такая тут у нас. Дешево и сердито. Четыре звезды. Бери билет на ночной рейс из Домодедова. Так летает «Эйр-Астана». Утром прилетишь. Везде успеем. Да, я тоже буду. Вместе поедем!

У деловых людей и разговоры деловые, короткие. Без сюсюканий и соболезнований…

III

Рейс ночной. Самолет заполнен наполовину.

Он посмотрел в иллюминатор. Турбины таранили кромешную тьму за бортом.

«И что они летают полупустыми? — размышлял Дубравин. — Можно же слить рейсы — утренний и вечерний».

А потом сообразил: «А ведь это даже и к лучшему, потому что много не просто свободных кресел, а целых рядов».

Сегодня был трудный день. А завтра будет еще труднее.

Он нашел свободный ряд и по примеру других пассажиров расположился сразу на трех креслах. А затем свернулся калачиком и мгновенно провалился в сон… Проснулся он от прикосновения к плечу. Молоденькая, полненькая, одетая в брючный костюм бортпроводница-казашка тихо по-домашнему произнесла:

— Есть будете?

Он сел в кресле, все еще чумной после дурного сна, и вяло махнул рукой: «Давай!»

Она сама откинула столик и разложила на нем бортовое питание в пластмассовой коробке. Дубравин вяло пожевал курицу с рисом, посмотрел на вторую проводницу, разливавшую кофе и чай. Подумал: «Какие белые, красивые, ухоженные девчонки. Как будто за эти годы вывелась новая порода людей. Даже у нас в универе таких казашек можно было по пальцам пересчитать. Молодых, белокожих пери. Девчонки из аулов — маленькие, коричневые. А вот Танабаева, Бекназарова, Биклухамедова и… как ее… еще одну звали?.. Вот черт! Уже не помню. Мы их звали белоснежками. А теперь таких, наверное, десятки тысяч. Новая страна. Новая порода людей…»

Он поглядывал в иллюминатор, но внизу зияла кромешная тьма. Не видно ни зги.

Но вот загорелся свет, люди в креслах — и лежащие, и сидящие — начали шевелиться, недовольно бормотать что-то.

Он остановил пробегавшую мимо стюардессу:

— Девушка, скоро ли посадка?

— Над Алматы густой туман. Командир решает, ждать окошка или идти на запасной аэродром в Бишкеке.

— Ясно! — сказал он. А про себя с досадой подумал: «Черт! Если пойдем на запасной, то я опоздаю на похороны. Ведь оттуда ехать через перевал более двухсот километров».