Королевский астроном, сэр Джордж Эйри, установил жесткие стандарты, требуя, чтобы первый удар каждого часа был точен до секунды. Он также настаивал, чтобы ему каждый день телеграфировали звук – для проверки. Такая точность была недоступна аналогичным часам той эпохи, и добиться ее было очень трудно, потому что ветер замедлял скорость вращения 3- и 4-метровых латунных стрелок. Решение нашел адвокат и талантливый часовщик-самоучка Эдмунд Денисон: гравитационный регулятор хода, который защищает гигантский раскачивающийся маятник в центре башни от изменений погоды.
Отдохнув, мы снова стали взбираться по лестнице, пока не остановились в узком коридоре позади циферблатов. Лязг механизма часов предупреждал, что до следующего удара колокола осталось две минуты, и мы поспешно преодолели последний пролет до колокольни. Это простое, функциональное помещение с лесами и деревянными дорожками открыто со всех сторон, и по нему гулял обжигающе холодный ветер.
Большой колокол имеет высоту 2,2 метра, диаметр 2,7 метра и весит 13,7 тонны. Мы стояли всего в нескольких ярдах от его металлического бока, и Кейт раздала наушники, чтобы защитить наш слух. Четыре колокола в углах колокольни исполняют знаменитую мелодию «Вестминстерских курантов», которая предваряет удар большого колокола. Кейт предупредила, чтобы мы следили за третьим ударом, после которого нужно вытащить затычки. Во время долгой паузы между «Вестминстерскими курантами» угловых колоколов и ударами Биг-Бена мое волнение росло. Большой 200-килограммовый молот медленно качнулся, а затем резко опустился на колокол снаружи. Первобытную мощь звука я почувствовал даже с затычками в ушах. Воздух в моей груди резонировал, как от басового ритма в ночном клубе.
Слушая десять ударов, я мог оценить все богатство протяжного низкого звука, издаваемого колоколом. Сначала это звяканье металла о металл, которое постепенно превращается в резонирующий звон, длящийся около двадцати секунд. Первый удар молота произвел звук, насыщенный высокими частотами, но они быстро затихли, и остался мягкий низкий тон, который медленно вибрировал.
Начало музыкальной ноты, или атака, может быть коротким, но оно очень важно. Будучи саксофонистом, я много времени потратил на то, чтобы научиться чисто начинать ноту, координируя давление воздуха, выдуваемого из легких, с точным положением языка на трости инструмента. Для скрипача атака – это начало движения смычка по струне; послушайте, как ученик играет на скрипке, и вы поймете, что такое неверный звук! Атака – один из главных факторов, определяющих индивидуальность инструмента. Звяканье колокола Биг-Бена – такая же характерная особенность, как долгая вибрация и мелодия «Вестминстерские куранты».
Через восемь месяцев после того, как я слушал энергичную атаку Биг-Бена, мне пришлось столкнуться с совсем другим произведением акустического искусства. В мире очень мало примеров монументального звукового искусства, и три из них – это волновые органы в Сан-Франциско в США, в хорватском Задаре и в английском Блэкпуле.
Блэкпул – типично английский морской курорт с закусочными, где предлагают рыбу с жареной картошкой, залами игровых автоматов и песчаными пляжами, протянувшимися на много миль. Отношение к нему разное: одни считают его Меккой примитивных развлечений, другие – воплощением традиций.
Я приехал в Блэкпул летним днем, типичным для английского лета: мне пришлось надеть водонепроницаемую куртку, чтобы защититься от холодного ветра с Ирландского моря, а солнце лишь изредка проглядывало сквозь облака. Орган расположен позади автостоянки рядом с набережной, через дорогу от самых высоких в Англии «американских горок», откуда доносились приглушенные крики. Узкая, покрытая ржавчиной скульптура высотой 15 метров похожа на лист папоротника весной, который только начинает разворачиваться; это видимая часть органа (рис. 8.1). Рядом со скульптурой люди часто останавливаются, чтобы прикурить, – она хорошо защищает от ветра. Когда я приехал в Блэкпул, орган лишь время от времени издавал протяжный стон. «Как будто корова мычит», – заметила проходившая мимо женщина.
Рис. 8.1. Блэкпулский приливной орган
В верхней части ржавого листа папоротника я заметил несколько органных труб, какие можно увидеть в церкви. Чтобы лучше разобраться в происходящем, я вскарабкался на высокий волнолом. По бетонному защитному сооружению спускались несколько черных пластиковых труб, исчезавших в воде. Во время прилива вода давит на воздух в пластиковых трубах, выталкивая его в «лист папоротника». Как и в церковном органе, воздух, нагнетаемый волнами в нижнюю часть трубы, попадает в сужение под прямоугольной щелью. Возникающая в этом месте воздушная струя заставляет резонировать воздух в основной части трубы, в результате чего формируется звук.
В любом органе воздух должен быстро ускоряться, чтобы труба звучала чисто. Но в данном случае музыку создают морские приливы, которые не отличаются регулярностью, и ноты зачастую начинаются неуверенно и быстро угасают – отсюда стоны и мычание.