Книги и короли (СИ)

— Давненько у нас не было такой тяжелой ночки, — Мигель задумчиво поскреб щеку, потом руку, а потом снова щеку. Взгляд у него был тяжелым.

— И слава богам, что она закончилась! Вот уже и солнце.

Все выдохнули с облегчением — из головы все не шли слова, начертанные над дверью в ведьмину избушку. «Катится солнце, поют ветры, ничто не вечно». Никто из друзей не признался бы в этом, но в глубине души каждый из них боялся, что они окажутся не просто предупреждением, а голосом самой судьбы. И теперь, когда край неба окрасился в розовое золото, а они, уставшие и голодные, но живые и здоровые, выехали на светлую опушку, словно что-то холодное и застывшее ушло, позволяя наконец ожить.

— Знаешь, Эверард, — заговорил огненный маг, — я зря не верил в важность благословения твоих богов. Теперь верю.

Клирик только кивнул, а Хьюго шумно вздохнул. Даже по его мнению уж слишком дорого обошелся квартету этот урок. А его всю жизнь чтимая Фортуна словно бы и не заметила, как тяжко пришлось сегодня ее любимцу. Но не ему жаловаться на несправедливость, это вор знал точно. Поэтому и вздохнул еще раз.

Оказалось, что друзья сделали весьма ощутимый крюк, проехав за минувшие сутки много лишних лиг. Они отклонились от выбранного направления на северо-запад и приблизились к ларронскому тракту. Перспектива встретить ни разбойников, ни торговцев краденным и незаконными не пугала четверых путников, а потому было единогласно решено ехать по нему дальше. Но сначала — отдых.

Они спешились и побросали плащи на землю. Из сумок появилась купленная в деревне снедь, простая, но сытная и вкусная еда. Ели, с наслаждением щурясь на поднимающемся солнце, вполголоса говорили о чем-то совершенно пустячном, наконец-то облегченно улыбались. Эта передышка была необходимой, чтобы оправиться после проведенной в лесу ночи, но она не могла длиться слишком долго. Нужно было двигаться дальше.

— Ну, кто еще что знает об этом крае? — пока Эверард и Мигель собирали их нехитрые пожитки и убирали их в притороченные к седлам сумки, маг развернул карты.

— Знаю, что до ближайшего постоялого двора по меньшей два дня пути, — проворчал наемник, — а до приличного еще больше.

— Только обойдемся без страшных сказок. А то вот Эв нарассказывал нам про ведьму… — пожаловался на судьбу вор, заглядывая другу в карту через плечо.

Клирик в ответ только фыркнул и дернул плечом.

Весь остаток дня, до того, как вечерний сумрак не стал непроглядным, они ехали в сторону тракта. Оказалось, что Тихие земли на самом деле были почти безлюдными — путникам только раз или два встречались признаки человеческого присутствия, остальное же время они созерцали абсолютную ровную тишь: слегка колышущиеся на небольшом ветерке травы, жиденькие рощицы или неглубокие овражки, в каждом третьем таком — журчащая струя воды и россыпь камней.

Мигель назвал бы картину донельзя скучной, если бы его память о беспощадных драках с неизвестными, день за днем преследовавших квартет, пока они находились в столице. А потом этот темный лес с его особенной жутью… Теперь было даже приятно проехаться вот так, на крепкой спине коня, без дороги и людей, кроме давно проверенных спутников. Можно было на время не думать о загадках, которые день и ночь назойливым червячком вгрызались в мысли, задвинуть как можно дальше и вину за Марко, и почтенный титул и переданные с ним обязанности. Да, просто следить за подрагивающими конскими ушами, отточенным за столько времени движением передавать из рук в руки флягу, грызть душистую травинку и гадать, когда же впереди замаячит полуразрушенная лента тракта, было тем, чего и требовала раздраженная душа файтера.

Хьюго и вовсе открыто наслаждался незатейливым пейзажем. Несмотря на свои девятнадцать лет, он так искренне радовался совсем простым вещам, так легко и по-детски приходил в восторг и расстраивался, что старшим товарищам хотелось прикрыть ему глаза, когда им случалось проходить мимо борделя или таверны, предоставлявшей специфические услуги. Впрочем, вор никогда не говорил об этом, но любому, кто узнавал его чуть получше, становилось ясно, что вниманием гораздо более достойных девиц он отнюдь не обделен. За проведенный с друзьями год рыжий пройдоха отрастил волосы, ненамного, но все же стал серьезнее — по крайней мере, не тащил все, что плохо лежит, после демонстрируя «находку» в подходящий и неподходящий момент; а еще, к превеликой радости пессимистично настроенного Эва, прекратил разговаривать на несколько тонов громче, чем все нормальные люди.

Что монах думал о нынешнем положении дел, оставалось загадкой, которую, впрочем, никто не спешил разгадывать. Эверард хмурился по поводу и без повода, с большим и меньшим, в зависимости от каких-то неизвестных причин, энтузиазмом тер свою экзорцистскую печать и огрызался на краткую форму своего имени, как и всегда. Он завел себе новый плащ, взамен того, в котором прожгли дыру в творческом запале, и теперь прятал лицо только тогда, когда это действительно требовалось.