Книги Яакововы

Теперь послание Яакова становится ясным, четким, словно следы на снегу, вытаптываемые для разогрева теми, кто не попал в средину, и теперь им придется обо всем узнать от других. Речь идет о сопряжении трех религий: иудейской, мусульманской и христианской. Первый, Шабтай, это тот, который открыл путь посредством ислама; Барухия двинулся посредством христианства. Что более всех волнует всех и после чего раздаются топот и крики? – то, что следует пройти через назарейскую веру, так же, как переходят через реку, и что Иисус был оболочкой и скорлупой истинного Мессии.

В самый полдень эта мысль кажется позорной. После полудня она годится для того, чтобы ее обсудить. Под вечер она уже усвоена и воспринята, а поздним вечером – совершенно очевидной.

Ночью появляется еще один аспект этой мысли, который до сих пор не принимался во внимание – что вместе с крещением ты перестаешь быть иудеем, по крайней мере, для других. Ты делаешься человеком, христианином. Можно купить землю, открыть лавку в городе, выслать детей в различные школы... От возможностей кружится голова, ибо это так же, словно бы неожиданно получить странный и непонятный подарок.

 

Охранницы Господни

 

А еще шпионы верно заметили, что уже от Езержан Яакова сопровождает госпожа, а потом к ней присоединяется и другая – обе, вроде как, должны его охранять. Одна, красавица бусковчанка, светловолосая, розовая, все время веселая, ходит за ним на полшага позади. Вторая, львовянка, Гитля, высокая и гордая, что твоя царица Савская, говорит мало и редко. Это, вроде как, дочка общинного львовского писаря, Пинкаса, но сама она утверждает, что в ней имеется королевская кровь от польской королевны, которую похитил ее предок. Они сидят по обеим сторонам от Яакова, словно ангелицы-хранительницы, на плечах у них красивые меха, на головах шапки, украшенные драгоценным камнем и павлиньим пером. На боку небольшие турецкие мечики в инкрустированных бирюзой ножнах. Яаков между ними – словно между колоннами храма. Вскоре та, что потемнее, Гитля, становится его истинным щитом, она постоянно пропихивается вперед и своим телом защищает доступ к нему; удерживает напирающих тростью. При этом предупредительно держит руку на рукояти маленького меча. Вскоре шуба начинает ей только мешать, потому меняет ее на военный дублет красного цвета, украшенный белым позументом. Ее буйные и непослушные темные волосы выступают из-под меховой военной шапки.

Яаков никак не способен обойтись без нее и повсюду с нею, словно с женой, ночует. Она, вроде как, его защита, данная ему самим Богом. Будет идти с ним и дальше через Польшу, будет его стеречь. Потому что Яаков боится, он ведь не слепой, и за спинами своих сторонников замечает молчаливую чернь, которая плюет себе под ноги при любом упоминании о нем, бормоча под нос проклятия. Нахман тоже видит это, потому приказывает всякую ночь выставлять стражу вокруг дома, где они спят. Нервы Яакова успокаивает только кувшин вина и красавица Гитля. Стоящие на страже слышат смешки и любовные стоны сквозь тонкие, деревянные стены хижины. Нахману это не нравится. В том числе и Моше, раввин из Подгаец, тот самый, который советовал Шору отменить свадьбу, предупреждает, что подобная показуха дело ненужное, что она провоцирует злые языки, но ведь и он, вдовец с недавнего времени, и сам лакомым глазом глядит на девиц. Гитля всем действует на нервы, строит из себя госпожу, поглядывает сверху на других женщин. И больше всего терпеть ее не могут Хаим из Варшавы и его супруга Виттель. Хотя во Львове Яаков, пускай и неохотно, светловолосую от себя отстраняет, но Гитлю при себе задерживает. На место удаленной в следующей деревне сразу же появляется новая.

Поездка продолжается целый месяц. Всякий раз ночлег в новом месте, все время другие люди. В Давидове Яаков, словно с отцом, приветствует Элишу Шора – Шор в шубе до пят, в меховой шапке, сыновья его по обеим сторонам. Дрожащей рукой старый Шор указывает над головой Яакова странное свечение, и чем дольше все глядят на него, тем больше оно становится, так что все присутствующие становятся на колени в снег.

Когда они вновь ночуют у Шоров в Рогатине, старый Шор при всех просит Яакова:

- Покажи же, Яаков, силу свою. Мы знаем, что ты ее получил.

Только Яаков отговаривается тем, что устал, что после длительных диспутов пор спать, и идет по лестнице наверх, где ему выделили комнаты. И тут собравшиеся видят, что на дубовых ступенях остался след его ступни, словно бы выжженный или вдавленный в древесину. С тех пор люди приходят туда, чтобы в набожном молчании оглядеть этот священный след; там же, в Рогатине, хранят его туфлю, турецкую, вышитую.