Книги Яакововы

"Нужно идти к христианству, - говорил он простым людям. – Все согласовать с Исавом. Необходимо идти в темноту, это ясно как солнце! Ибо только в темноте нас ожидает спасение. Только лишь в наихудшем месте может начаться мессианская миссия. Весь мир неприязнен истинному Богу, разве вы не знаете этого?".

"Это есть бремя молчания. Маса дума. Слово – это такое бремя, словно бы ты несешь на себе половину мира. Нужно слушать меня и идти за мной. Вы должны забросить свой язык, и с каждым народом вам следует говорить на его собственном языке".

Добродетель заключается в том, чтобы ничего гадкого не выпускать из своих уст. Добродетель – это молчать, держать в себе все, что увидишь и услышишь. Сохранять постоянство. Так же как и Первый, Шабтай, пригласил на свою свадьбу гостей, и тогда под брачным балдахином встала Тора как невеста, так и мы заменили Тору женщиной. С тех пор, ежевечерне, появляется она между нами, в нагом виде, без заслон. Женщина – это величайшая тайна, и здесь, в нижнем мире, является она соответствием наисвятейшей Торы. Мы станем с ней соединяться, поначалу нежно и осторожно, одними губами, движением уст, что произносят читаемое слово, и посредством того вновь, ежедневно, сотворяют мир из небытия. Поскольку признаю это я, Нахман Самуэль бен Леви из Буска, что имеется один Бог в Троице, а Четвертая Особа – это Святая Мать.

 

О таинственных действиях в Лянцкоруни и неприязненном глазе

 

Этого Нахман не опишет; да, слова прибавляют веса. Нахман, который садится писать, четко отделяет то, что можно написать, от того, что написать нельзя. Об этом следует помнить. Впрочем, Яаков говорит: никаких слов, находитесь в тайне по самую макушку, никто не имеет права узнать, кто мы такие и что делаем. Но сам творит много шума, выполняет странные жесты, бросает странные фразы. Говорит он таинственно, так что следует догадываться, что он имеет в виду. Потому-то люди долго еще после его отъезда остаются вместе и поясняют друг другу слова того Франка, чужого. Что он сказал? В каком-то смысле каждый понимает это по-своему.

Когда 26 января они прибывают в Лянцкорунь в сопровождении едущего верхом Лейбком Абрамовичем и его братом Мошеком, их сразу же ведут в дом Лейбка. На дворе уже совершенно темно.

Деревня лежит на крутом склоне, спускающемся к реке. Дорога, каменистая и неудобная, идет поверху. Мрак густой и темный, свет грязнет в нем уже через несколько локтей от своего источника. Пахнет дымом мокрого дерева, в темноте маячат очертания домов; сквозь маленькие их окошечки кое-где просвечивается грязно-желтый отблеск.

Шлёмо Шор и его брат Натан встречаются с сестрой. Хая, пророчица, проживает в Лянцкоруни с момента свадьбы со здешним раввином, Хиршем, который занимается куплей-продажей табака и пользуется огромным уважением среди ортодоксальных иудеев. Когда Нахман видит ее, его охватывает легкое ошеломление, словно бы он напился водки.

Она приходит с мужем, пара становится у двери, и Нахману кажется, будто бы Хаю сопровождает отец, настолько Хирш походит на старого Шора – что, впрочем, и не удивительно, они ведь двоюродные братья. Хая после рождения детей сделалась красавицей, худощавая и высокая. На ней кроваво-красное платье и ярко-синяя шаль, словно у молодой девушки. Волосы перевязаны цветастой тряпкой, а на спине они распускаются. В ушах длинные, висячие турецкие сережки.