Книги Яакововы

Шпионы, высланные из львовской иудейской общины, тщательно отмечают еще и содержание новой молитвы, которую Яаков Лейбович Франк привез с собой, равно как и то, что он обожает каймак⁷⁹ и турецкие сладости из меда и сезама. Его товарищи постоянно возят их в своих багажах. В молитве он смешивает древнееврейские, испанские, арамейские и португальские слова, так что толком никто не может ничего понять, но по причине чего все это звучит таинственно. Молятся они какому-то Señor Santo, поют "Dio mio Baruchja". Из услышанных обрывков они пытаются воспроизвести содержание этой молитвы, и выходит у них, где-то более-менее, так:

"Позволь познать величие твое, Señor Santo, ибо Ты – Бог истинный и Повелитель Мира и Царь Мира, что был в телесном бытие и уничтожил раз и навсегда закон творения и поднялся на собственное, Твое место, дабы удалить все другие сотворенные миры, и нет кроме Тебя иного Бога, ни высоко, ни низко. И не введи нас во искушение или стыд, потому падаем мы перед Тобой на колени и хвалим Твое имя, Царя великого и сильного. Свят он во всем".

 

КРОХИ Нахмана из Буска,

записываемые в тайне от Яакова

 

Когда Бог приказал евреям отправиться в путь, в его мыслях уже была цель этого путешествия, хотя сами они ее еще не знали, он желал, чтобы они шли к предназначению. От Бога требуется цель и исходный пункт, от человека же – нетерпение, вера в случай и ожидание приключений. Когда же евреям приходилось поселиться где-нибудь на долгое время, они проявляли – словно дети – недовольство. И радость, когда приходило время вновь сворачивать свой лагерь. Так оно, собственно, деется и сейчас. Добрый Бог создает рамки для всяческого путешествия, а человек представляет собой его суть.

"Это мы уже в самом гадком из всех возможных мест? Неужто это уже Буск?" – спросил меня Яаков и расхохотался, когда мы прибыли в Буск.

Здесь Яакова принимали в доме моего брата, Хаима бен Леви, поскольку моя жена никак не хотела на это согласиться. А поскольку очень скоро ей было рожать, то я и уступил ей. И она, как и многие женщины, новому учению была противна. Моего сына, единственного, кто пережил младенчество, звали Арончик, и наш Яаков особенно полюбил его. Он садил его на колени, чем чрезвычайно радовал мою душу, и еще говорил, что из мальчика вырастет необычный мудрец, с котором никто не справится в словесном поединке. Меня это радовало, но знал я и то, что Яаков прекрасно знает мою ситуацию, и ему известно, что никто из моих детей не пережил и года. У маленького Арончика тем вечером на щеках был синий румянец, и Лея ругала меня за то, что я взял болезненного ребенка на двор и носил по холоду.

Всего раз пошла она со мной к Хаиму, больше уже не желала. Спросила, правда ли то, что о нас говорят.

"А что говорят?" – спросил я у нее.

"Ты предсказывал, что у нас будет по-настоящему ученый раввин, а так, из-за него, - сделала она жест в сторону окна, - Бог покарал нас. Заставляет Он меня рожать детей, которые умирают".

"Почему это из-за него?".

"Потому что ты ездишь за ним уже несколько лет. Где он, там и ты".