Книги Яакововы

Сквозь запыленные небольшие окошки всегда проникает мало света, так что в течение чуть ли не целого дня горит фитиль, погруженный в глиняной скорлупке с маслом, отсюда и смрад коптильни и горелого жира. Обе комнаты заставлены разными вещами, и откуда-то доходит неустанное шуршание и шелест. Сейчас зима, и мыши укрылись под крышей от морозов – сейчас они создают вертикальные города в стенах и горизонтальные в полах, гораздо более сложно устроенные, чем Львов и Люблин вместе взятые.

В переднем помещении над очагом имеется углубление, через которое до огня доходит воздух. Но оно постоянно затыкается, и печь дымит, потому-то все в средине пропитано запахом дыма.

Двери тщательно запирают и заслоняют окна. Можно было бы подумать, что пошли спать, целый день ехали, устали, точно так же как и шпионы. В деревне уже все шумит от возмущения – прибыла шабтайская зараза. Имеется и пара любопытствующих, это Гершом Нахманович и его кузен, Нафтали, тот самый, что арендатор у пана, и потому высокого о себе мнения. Он крадется, и ему даже удается заглянуть через окно (ведь кто-то же оставил его слегка приоткрытым). Кровь отступает у него от лица, и так он стоит, словно зачарованный, оторвать глаз не может от этого вида; хотя перед ним всего лишь щелка в виде вертикальной полоски, зато, шевеля головой, он может охватить взглядом всю сцену. И вот он едва видит сидящих кружком у одной-единственной свечки мужчин, а в средине – голую до половины женщину. Ее крупные, ядреные груди, кажется, светятся во мраке. Этот же Франк обходит ее по кругу, что-то говоря про себя.

На фоне топорно изготовленной мебели в доме Лейбки тело Хаи совершенно и удивительно, словно бы здесь взялось откуда-то из иного мира. У женщины наполовину прикрыты глаза, наполовину раскрыты губы, в которых можно видеть кончики зубов. На ее плечах и под шеей блестят капельки пота, груди тяжело стремятся к земле, так что даже хочется их придержать. Хая стоит на табурете. Единственная женщина среди множества мужчин.

Первым подходит Яаков – ему приходится слегка подняться на цыпочках, чтобы коснуться губами кончиков ее грудей. И даже кажется, что он какое-то мгновение удерживает в губах сосок, что выпивает из него капельку молока. А потом вторая грудь. За ним идет реб Шайес, старый, с длинной редкой бородой, что доходит ему до пояса; его губы, подвижные, словно у коня, вслепую ищут сосок Хаи – реб Шайес не открывает глаз. Потом к женщине подходит Шлёмо Шор, ее брат; после минутного колебания делает то же самое, но с большей спешкой. И потом уже идут все – осмелевший Лейбко Абрамович, хозяин, за ним его брат, Мошек, затем опять Шор, но теперь уже Иегуда, а за ним Исаак из Королювки, и каждый, даже тот, что до сих пор стоял под стенкой, отставленный в тень, уже знает, что его допустили к великой тайне этой веры, и по этой причине становится правоверным, а все эти люди вокруг – делаются его братьями, и так уже останется до тех пор, пока Спаситель не уничтожит старый мир, и всем не откроется новое. Ибо в жену Хирша вступила сама Тора, это она светится сквозь ее кожу.

Необходимо закрыть глаза и нужно идти в темноту, ибо только из темноты видно то, что светлое, говорит Нахман про себя и берет в рот сосок Хаи.

 

Как Гершом выловил отщепенцев

 

Говорят, что это сам Яаков приказал небрежно закрыть окна – та, чтобы все-таки видели. Подглядывающие тут же бегут в деревню, к раввину, тут же собирается группа людей, вооруженных палками.