Книги Яакововы

Пинкас слушает все это со сжавшимся от тревоги и страха сердцем. Он признает правоту раввина, это ведь мудрый человек, и он, Пинкас, понимает эту логику, точно так же он и сам сказал бы кому другому – когда в корзине сгнил плод, его следует выбросить, чтобы он не заразил остальных. Но когда он глядит на уверенного в себе, хотя и сочувствующего Рапапорта, который, вдобавок, когда говорит, закрывает глаза, ему приходит в голову мысль о слепоте, что, возможно, имеется нечто такое, чегш этот великий, мудрый человек не видит. Возможно, существуют некие законы, которые выскальзывают его пониманию, быть может, не все охвачено книгами, быть может, для его Гитли следовало бы создать новую запись о таких, как она, а может, она, в конце концов, и вправду польская принцесса, ее душа...

Рапапорт открывает глаза и, видя Пинкаса, склоненного, словно бы был он сломанной палочкой, говорит ему:

- Плач, брат мой, плач. Твои слезы очистят рану, и она быстро затянется.

Только Пинкас знает, что такие раны никогда не исцеляются.

                                                                  14

О каменецком епископе Миколае Дембовском,

не знающем, что он является всему делу эфемеридой⁸⁰

 

Епископ Дембовский питает сильную уверенность, что он человек важный. Еще он думает, что будет жить вечно, поскольку считает себя человеком праведным и справедливым, именно таким, которых имел в виду Христос.

Глядя на него глазами Йенты, следовало бы признать, что в каком-то смысле он прав. Он не убивал, не предавал, не насиловал, бедным помогал, всякое воскресенье раздавая милостыню. Иногда он поддается телесным похотям, но следует признать – он честно борется с ними, ну а если те побеждают, быстро об этом забывал и вообще об этом не думал. Грех усиливается, если о нем думаешь, если перемалываешь его в голове, осматриваешь со всех сторон, заламываешь над ним руки. Тем временем, ясно ведь сказано, что следует пройти покаяние, и конец.

У епископа имеется определенная склонность к роскоши, но он объясняет ее слабым здоровьем. Ему бы хотелось хорошенько послужить миру; и потому он благодарен Господу, что стал епископом – ведь это открывает для него шансы, чтобы так и произошло.

Сейчас он сидит за столом и пишет. У него округлое, мясистое лицо и большие губы, которые можно было бы назвать чувственными, если бы не то, что принадлежат епископу, а еще у него светдая кожа и светлые волосы. Иногда, когда перегреется, делается багровым, и тогда выглядит, будто сваренный. На рокету надел теплый шерстяной муцет, ступни же греет в меховых папучах⁸¹, сшитых женщинами специально для него, поскольку у него мерзнут ноги. Его небольшой дворец в Каменце никогда не бывает достаточно прогретым, тепло здесь вечно куда-то улетучивается, чувствуются сквозняки, хотя окна и маленькие, и внутри вечно царит мра. Окна его кабинета выходят на улочку у самой стены костёла. Сейчас он видит там ссорящихся нищих, через мгновение один из них начинает колотить другого посохом, битый вопит писклявым голосом, другие нищие присоединяются, и уже через миг гвалт насилует епископу уши.

 

Епископ пытается написать:

 

Шапса Звинницы

Шабса Свинницы

Шабсацвинницы

Шабсашвинниковы

Шабсяшвинки

Шаплашвинки

 

В конце концов, он обращается к ксёндзу Пикульскому, худому, мелкому телом человечку сорока лет с серыми волосами, который направлен сюда специально из ордена по поручению епископа Солтыка по специальному делу в качестве эксперта; который работает за приоткрытой дверью, и его крупная голова, презирающая мягкость парика, бросает от свечи длинную тень на стену.

- Да как же это, в конце концов, пишется?

Ксёндз Пикульский появляется у стола. За последние несколько лет, с тех пор, как мы видели на обеде в Рогатине, черты его лица обострились; сейчас он свежевыбрит, а на выдающемся подбородке видны ранки от порезов. Это какой же брадобрей так ему устроил? – думает епископ.

- Будет лучше, Ваше Преосвященство, писать: противоталмудисты, поскольку они против Талмуда выступают, это одно ясно. Да и для нас так безопасней: не вдаваться в их теологии. Народ же называет их "сабсачвинниками"⁸².

- Что вы, отец, думаете об этом? – спрашивает епископ, показывая на лежащее перед ним на столе письмо.

А это письмо от старейшин иудейской общины Лянцкоруни и Сатанова, в котором раввины просят вмешательства по делу отщепенцев от Моисеева Закона и осквернения древнейших традиций.

- Похоже, их самих это перерастает.

- Тут речь идет о безобразиях, которые эти люди вытворяли в какой-то корчме? Разве это повод?

Пикульский пережидает какое-то время; это выглядит, будто бы он что-то подсчитывает в мыслях, а может именно это он и делает. Потом сплетает ладони и говорит, не глядя на еписопа:

- Мне кажется, что они желают нам показать, будто бы с теми еретиками не желают иметь ничего общего.

Епископ незначительно откашливается, нетерпеливо шевелит стопой в папуче, и ксёндз Пикульский понимает, что ему следует говорить дальше.