Книги Яакововы

И что тут можно на это сказать? Может она и была права? Быть может, Бог отбирает у меня детей, чтобы я мог быть поближе к Яакову?

 

Каждый вечер складывался одинаково: поначалу совместный ужин – каша, сыры, запеченное мясо, хлеб, оливковое масло. За длинными столами восседали все – женщины, дети и подростки, а так же все те, кто скидывался на пир; но даже и тот, у которого бы не было из чего дать, голодным не оставался. Тогда-то Яаков и представлял рассказы из турецких краев, часто смешные и забавные, так что большая часть женщин, очарованных его красивой речью и весельем, избавлялись плохих мыслей о нем, а дети принимали его за необычного сказочника. После того была совместная молитва, которой он нас обучил, а когда женщины убирали со стола и укладывали детей спать, оставались уже только те, которые были достойны участвовать в ночных учениях.

Яаков всегда начинал с бремени молчания. Он поднимал тогда указательный палец и передвигал его, выпрямленный, вверх, перед своим лицом в одну и другую сторону, а все наши взоры устремлялись за этим пальцем, за которым лицо его расплывалось и исчезало. Тогда он произносил слова: "Шлоисто сефорим нифтухем", что означало: "Три книги открываются". И тогда воцарялась пронзительная тишина, так что можно было слышать шелест страниц священных книг. Затем Яаков прерывал эту тишину и учил нас: все, что вы услышите здесь, обязано запасть в вас, как в могилу. И с этих пор вот, что будет нашей религией: молчать.

Он говорил:

"Если бы кто желал добыть твердыню, тот не может совершить этого одной лишь болтовней, преходящим словом, но ему необходимо отправиться туа с армией. Так и мы обязаны действовать, а не говорить. Разве мало ли наговорились наши деды, насидевшись над писанием? И на что им сдалась та болтовня, как она им помогла, что из этого последовало? Лучше видеть глазами, чем говорить словами. Не нужно нам умников".

Мне всегда казалось, что когда он упоминал про умников, то глядел на меня. А ведь я старался запомнить каждое его слово, хотя он запрещал мне эти слова записывать. Так что я записывал их в укрытии. Боялся я, чт все они, сейчас вот заслушавшиеся, лишь только выйдут отсюда, сразу же все забудут. Не понимал я этого запрета. Когда на следующий день утром я садился вроде бы как за счета, вроде бы как составлять письма, согласовывать сроки, под низом всегда имел другой лист, и на нем писал, как будто бы еще раз, на этот раз самому себе, объяснял слова Яакова: