Яаков, когда улыбался, приподнимал одну бровь. Вот и тогда, отвечая Моше, он тоже приподнял бровь, а меня залило какое-то необыкновенное тепло – от умиления, что вновь его вижу, и что весь он для меня красивый, что его присутствие вызволяет во мне самые лучшие чувства.
Яаков сказал на это: "Поглядим". И сразу же забрал нас на обход своих владений, к нам вышли члены его семьи и соседи, поскольку он пользовался здесь уважением, и они понятия не имели, кто он такой на самом деле.
Как же здорово он тут устроился. Купил здесь дом, даже уже начал переезд в него, но мы поселились еще в старом, который тоже был приятным: турецкий, с белеными стенами, с полами, выложенными кафельной плиткой. А так как стояла зима, повсюду были расставлены небольшие переносные печурки, за которыми следили служанки, от которых нам было трудно оторвать глаза, особенно Хаиму, который более всего любил женщин. Поначалу мы пошли осмотреть новый дом, с видом на реку; за домом тянулся виноградник, довольно-таки крупный. В самом же доме было полно разложенных ковров, красивых турецких предметов. Хана поправилась после рождения сынка, Лейбы, которого называли еще Эммануилом, что означает "Бог с нами", сделалась ленивой. Целый день она валялась на оттоманках, то здесь, то в другом месте, мамка же занималась малышом. Она выучилась курить трубку, и хотя мало чего говорила, с нами была почти что все время, глядя3на Яакова, следя за каждым его шагом, словно наши собаки в Подолии. Малышку Аваче, милое дитя, спокойное и послушное, Яаков постоянно брал на руки, и было видно, что он очень к ней привязан. Так что, когда мы там уже огляделись после приезда и просидели вместе до поздней ночи, я был несколько смешан и не понимал, то ли все это Яаков показывает нам, чтобы мы отстали от него, то ли у него имеется какой-то другой план, о котором мы ничего не знаем, и что все это означает.