Книги Якова

Моливда просит примаса отправить его в Варшаву. Примасовских дел накопилось немало, а теперь еще и комиссия. Когда красивая английская карета трогается, Моливда делает большой глоток наливки, которой взял с собой целую бутылку – для согрева, для желудка, для просветления мыслей и как снадобье от тревоги, потому что чувствует: близится что-то дурное, что и его сгубить может, а ведь Моливда едва сумел ухватиться за соломинку, она не слишком надежна, но держит на плаву. Поспешно, не зная сна и отдыха, он добирается до Варшавы, голова болит, и приходится щуриться – так режет глаза варшавское солнце. Ударил сильный мороз, но снега мало, поэтому грязь моментально замерзла и лишь слегка припорошена инеем, а лужи покрыты корочкой льда, на котором легко поскользнуться. В полуобморочном состоянии Моливда встречается с Воловским, который сообщает, что Яков – в тюрьме, в монастыре бернардинцев.

– Как это «в тюрьме»? – спрашивает Моливда недоверчиво. – Что вы о нем наболтали?

Воловский беспомощно пожимает плечами, потом глаза его наполняются слезами. Моливду постепенно охватывает ужас.

– Все кончено, – говорит он. Молча обходит Воловского, который стоит один на грязной улице, и шагает вперед по замерзшим лужам. Едва не падает. Воловский, словно очнувшись, бежит за ним и зовет к себе.

Зимние сумерки опускаются быстро, делается неуютно. Моливда понимает, что прежде всего нужно идти к епископу Залускому – говорят, он сейчас в Варшаве – и у него искать поддержки, а не бежать к евреям-неофитам. Надо отыскать Солтыка, но сейчас уже слишком поздно, и Моливда – небритый и уставший от путешествия – жадно смотрит на открытые двери дома Воловских, откуда веет теплом и запахом щелочи. Он позволяет Франтишеку взять себя под руку и ввести внутрь.

27 января 1760 года.

Что происходило в Варшаве, когда Яков исчез

В Новом городе[172], где Шломо, он же Франтишек Воловский, вместе с братьями недавно открыли небольшую табачную лавку, многолюдно. Над лавкой – небольшая квартира, в которой живут хозяева. Хорошо, что землю прихватило морозом, по крайней мере можно пройти по разъезженным, грязным и полным луж улицам.

Моливда входит в сени, а потом в парадную комнату, садится на новенький стул и рассматривает стоящие на видном месте мерно тикающие часы. Через мгновение дверь открывается, и на пороге появляется Марианна Воловская – маленькая Хайка, а за ней дети, трое младших, которые еще не учатся. Она вытирает руки о фартук, надетый на темное платье: видимо, занималась домашними делами. Хозяйка выглядит уставшей и расстроенной. Откуда-то из глубины дома доносятся звуки фортепиано. Когда Моливда поднимается, чтобы поздороваться, Марианна хватает его за руки, сажает обратно. Моливде неловко, что он забыл о детях – мог бы хоть пакетик засахаренной вишни купить.

– Сначала он просто исчез, – говорит Марианна. – Мы подумали, что, может, остался у кого-нибудь погостить, так что первые несколько дней не волновались. Потом Шломо с Яковским пошли к нему, и оказалось, что Казимеж, которого Яков нанял лакеем, в отчаянии: Якова, мол, похитили. Кто-то только заезжал за теплыми вещами. «Кто?» – спрашивали мы. «Несколько человек, с оружием», – отвечал Казимеж. Так что Шломо, едва приехав из Львова, оделся поэлегантнее и принялся ходить по городу и расспрашивать, но ничего не удалось разузнать. Тогда нас охватил страх, потому что с тех пор, как Шломо вернулся, все идет наперекосяк.

Марианна берет на колени мальчика и ищет в рукаве носовой платок, чтобы вытереть себе глаза, а ребенку – заодно – нос. Франтишек пошел к живущим по соседству Ерухиму Дембовскому и прочим.

– Как тебя зовут? – рассеянно спрашивает мальчика Моливда.

– Франек, – говорит ребенок.

– Как папу?

– Как папу.

– Все началось с того допроса во Львове. Хорошо, что вы приехали, голубчик, потому что на ломаном польском с ними лучше не разговаривать, – продолжает Марианна.

– Да вы хорошо говорите… Марианна.

– Может, было бы лучше, если бы они допросили нас, женщин, – горько улыбается она. – Хая бы с ними справилась. Они с Хиршем, с Рудницким, – поправляется Марианна, – купили дом на Лешно, весной переедут.

– Хая здорова?

Марианна взглядывает на него испуганно:

– Хая как всегда… Хуже всего то, что теперь они допрашивают по одному. Яковского взяли. – Она внезапно умолкает.

– Яковский – мистик и каббалист… Наговорит им всяких глупостей.

– Вот именно, чтó он им там наговорил, неизвестно. Шломо сказал, что, когда они вместе давали показания, Яковский был очень напуган.

– Что, его тоже посадят? – Моливда внезапно берет Марианну за руки и наклоняется к ней. Шепчет на ухо: – Я тоже боюсь. Я с вами в одной лодке и вижу, что это небезопасно. Скажите мужу, что он дурак – собачитесь между собой из-за своих мелких подозрительных делишек… Что, хотели от него избавиться и оговорили, да?

Марианна вырывается и начинает плакать, уткнувшись в носовой платок. Дети смотрят на нее испуганно. Она поворачивается к двери и кричит:

– Бася, уведи детей!