Книги Якова

Инквизитор Сливицкий так легко не сдается. Он продолжает терзать Якова вопросами по поводу Мессии:

– Подсудимый, что вы имеете в виду, утверждая, что Христос придет снова? Куда он придет? Как это будет выглядеть? Что значит, что он придет судить живых и мертвых? Правда ли, что вы утверждали, будто он уже пребывает в мире в каком-то человеческом теле и появится внезапно, подобно молнии?

Голос Сливицкого спокоен, как будто он говорит вещи обычные и банальные, но Моливда чувствует, как тишина становится гуще и все внимательно ждут, что скажет Яков. Переводя Якову вопрос иезуита, он вставляет одно маленькое слово: «Осторожнее».

Яков замечает это слово и говорит медленно, вдумчиво. Моливда переводит тоже медленно, дожидаясь, пока тот закончит фразу, несколько раз прокручивая все в голове.

– Я никогда не считал, что Мессия когда-нибудь снова родится в человеческой плоти на Земле, и никогда этого не проповедовал. И он не явится в обличье какого-то богатого царя, который станет судить людей. А что он таится в этом мире – так я имел в виду, что он присутствует в виде хлеба и вина. Я отчетливо осознал это однажды, в костеле в Подгайцах.

Моливда выдыхает, но так, чтобы никто не заметил. Он чувствует, что легкий, элегантный жупан под его контушем уже совершенно мокрый, под мышками и на спине.

Теперь вмешивается ксендз Шембек:

– Подсудимый, знаете ли вы Новый Завет? Читали ли книги Нового Завета? И если да, то на каком языке?

Яков говорит, что нет, он никогда их не читал. Лишь во Львове и здесь, в Варшаве, кое-что из Евангелия от Луки.

Ксендза Шембека интересует, почему он носил чалму и посещал мечети. Почему Порта выдала ему ферман с разрешением на поселение, словно он магометанин-неофит? Правда ли, что он обратился в ислам?

Моливда близок к обмороку: выходит, они все отлично знают. Только идиот мог думать иначе.

Яков отвечает сразу же, как только понимает смысл вопроса. И говорит – устами Моливды:

– Если бы я думал, что вера Магомета – самая лучшая, я бы не пришел в католичество.

А Моливда продолжает объяснять, что евреи-талмудисты подбивали Порту на бунт против Якова и давали взятки, чтобы турки его схватили.

– Будучи преследуем, я был вынужден принять эту религию, но сделал это лишь поверхностно, в глубине души я ни на секунду не считал их веру истинной.

– Почему же в прошении к султану вы, подсудимый, писали, будто бедны и гонимы, в то время как, по вашим собственным словам, были богаты, имели дом с виноградником, а также владели прочим имуществом?

В голосе звучат триумфальные нотки – удалось уличить подсудимого во лжи, но Яков не видит в этом ничего дурного. Небрежно отвечает, что так ему велел правитель Джурджу, турок, полагая, что таким образом можно получить денег. «Что в этом плохого?» – будто бы спрашивает Яков.

Ксендз Шембек копается в бумагах и, видимо, обнаруживает там кое-что любопытное, потому что вмешивается, прежде чем иезуит продолжит свои расспросы:

– Один из допрашиваемых, некий Нахман, ныне Яковский Петр, утверждает, что в Салониках вы показывали ему Антихриста. Вы в это верили?

Яков отвечает – устами Моливды:

– Нет, я никогда в это не верил. Все говорили, что это Антихрист, ну и я тоже так рассказывал, в качестве курьеза.

Иезуит возвращается к сути дела:

– Подсудимый, говорили ли вы о близости Страшного суда? Откуда вам это известно?

Моливда слышит:

– Да, Суд близок, и в христианском Писании можно прочитать, что хотя мы не знаем, когда он наступит, но он близок.

И поясняет:

– Побуждая других, я ссылался на слова пророка Осии: 3 и говорил, что на протяжении стольких лет мы, евреи, оставались без царя и жертвенника, а теперь сыны Израилевы обратились к Господу Богу и посредством этой веры взыщут Мессию, сына Давида. Если мы принимаем христианскую веру, то у нас есть священники и алтари, так что, согласно этому пророку, наступают последние дни.

– Подсудимый, знаете ли вы, что некоторые из учеников считали вас Мессией? Правда ли, что вы сидели на стуле, наслаждались каффой и курили трубку, в то время как другие поклонялись вам, плача и распевая гимны? Что вы сами говорили: «Мой святой Отец»? Почему вы позволяли и не запрещали ученикам называть вас святым Отцом и Господином?

Ксендз Сливицкий становится все более агрессивен, хоть и не повышает голоса, он задает вопросы таким тоном, словно вот-вот сорвет завесу и откроет миру какую-то страшную истину, так что напряжение в зале нарастает. Теперь он спрашивает, почему Яков выбрал себе двенадцать учеников. Тот объясняет, что их было вовсе не двенадцать, а четырнадцать, двое умерли.

– Почему же при крещении все они выбирали имена апостолов? А вы, Франк, вроде как занимаете место Господа нашего, Спасителя?

Яков отрицает, ничего такого он не делал, имена все брали, какие хотели. И кстати, среди них есть Франтишек.

– Упаси Боже, – переводит потный Моливда. – Просто они не знают других христианских имен. Кроме того, двое назвались Франтишеками.

– Подсудимый, знаете ли вы, что некоторые из учеников видели над вами свет? Что вам об этом известно?