Книги Якова

Моливда на мгновение задумывается: пришло время поведать историю своей жизни, избавиться от бремени, которое он долго носил в себе, и в этот морозный день перевернуть страницу. Он понимает, что на это место его устроила при помощи каких-то своих связей Коссаковская, которая Лубенского не любит, считая личностью недостойной и вредящей польским интересам. Возможно, хочет иметь своего человека во вражеском стане. Взамен она пообещала препятствовать распространению слухов, которые ореолом окружают Моливду.

Нет, Коссаковский никогда не расскажет этим двоим о том, что на самом деле привело его туда, где он сейчас находится. Вместо этого он живописует, как вместе со случайными спутниками попал в шторм и как пришлось привязывать себя к мачтам, чтобы не смыло за борт… Как волны выбросили его на берег, где он был найден прекрасной принцессой, дочерью короля острова, как его держали в пещере и пищу подавали в корзине на длинном шесте, потому что боялись его рыжей бороды… Примас явно никогда не видел ни моря, ни песчаных берегов, ни принцесс – пещер, скорее всего, тоже, – поэтому его воображение не поспевает за этой историей, ему становится скучно, и Лубенский начинает дремать. Моливда успокаивается. Но, как выясняется, рано.

Вечером, во время стоянки, поужинав, примас велит рассказать о филипповцах и богомилах. Деваться Моливде некуда, и он повинуется – неохотно и не вдаваясь в подробности.

– Сколько еще остается непознанным нами. То же, во что мы верим, можно познать лишь благодаря ереси, – подводит итог рассказу Моливды примас, довольно улыбаясь, словно ребенок, которому удалась красивая фраза.

Иероним Флориан Радзивилл готовился к этому дню не один месяц. Сотни крестьян в его владениях в Литве ловили всевозможного зверя: лис, кабанов, волков, медведей, лосей, косуль загоняли в большие клетки и перевозили на санях в Варшаву. На большом поле на берегу Вислы Радзивилл приказал высадить маленькие елочки и таким образом создать искусственный лес с прямыми тропинками. В центре поставили изысканный охотничий домик для знатных гостей и друзей короля Августа – трехэтажный, снаружи обитый зеленым сукном, а внутри устланный шкурами черно-бурых лис. Дальше, за оградой, установили трибуны для зрителей.

Король с сыновьями и свитой, в которой вместе с прочими иерархами раздувался от важности примас Лубенский, заняли этот домик, а шляхта и придворные расселись на трибунах, чтобы все хорошо видеть. Брюль с супругой немного опаздывают, появляются, когда уже начинают загонять зверя. На морозном воздухе всем делается весело, не в последнюю очередь благодаря меду и глинтвейну с пряностями, щедро разливаемому слугами. Моливда украдкой разглядывает короля, которого видит впервые в жизни. Август массивен, толст, уверен в себе, раскраснелся от мороза. Мягкий, хорошо выбритый королевский подбородок кажется нежным, как у большого младенца. Сыновья по сравнению с ним – просто коротышки. Король пьет, разом опрокидывая целый кубок, откидывая голову назад, а затем, по польскому обычаю, стряхивает последние капли на землю. Моливда глаз не может оторвать от его белого горла – нежного, трепещущего.

По сигналу трубы начинают выпускать зверей. Ошеломленные, замерзшие, долго пробывшие без движения, едва живые, они стоят возле клеток, не зная, от чего бежать. Потом на них натравливают свору собак, и возникает страшный хаос: волки бросаются на лосей, а медведи – на кабанов, собаки – на медведей; все это – на глазах у стреляющего в них короля.

Моливда пробирается назад; доходит до столов с закусками и просит водки. Ему наливают рюмку, потом вторую и третью. К тому времени, когда представление заканчивается, он уже здорово под хмельком и от этого делается слишком разговорчив. Говорят, король остался на удивление доволен развлечением, это, вне всяких сомнений, очко в пользу Радзивилла: таково общее мнение. А поскольку в Варшаве он гость не частый, тем дороже это будет цениться. Толстый шляхтич в меховой шапке с пером, говорящий с восточным акцентом, рассказывает Моливде, что пан Радзивилл – большой фантазер и умеет при помощи специально сконструированной машины выстреливать животных в воздух, словно пушечные ядра – охотники бьют их в полете. Вот, например, в Слуцке памятной суровой зимой 1755 года так охотились на лисиц. А для кабанов построили специальный шпалер, в конце которого находился ров с водой; животных загоняли в этот шпалер и травили собаками: в панике убегая, они падали прямо в воду, где, беспомощные, становились легкой добычей для стрелков. История имеет успех, и сам рассказчик явно разделяет всеобщее веселье.

Зато после обеда их ждет другая забава. Все охотники, уже под хмельком, собираются вокруг специальной арены; на нее выпускают кабанов, к спинам которых, словно всадники, привязаны кошки. На них натравливают свору собак. Все в восторге, так что к венчающему охоту балу публика пребывает в превосходном настроении.