Книги Якова

Я говорил им: есть два вида невозможности познать. Первый – когда человек даже не пытается спрашивать и исследовать, поскольку полагает, что все равно никогда ничего не узнает до конца. А второй – когда человек копается, ищет и приходит к этому выводу: познать невозможно. Тут, чтобы братья могли лучше понять значение этой разницы, я приводил пример. Говорил им: вот представьте, будто два человека хотят познакомиться с королем. Один думает: раз нельзя познакомиться с королем, то зачем вообще входить в его дворец и идти по его покоям? Другой думает иначе. Он видит королевские покои, наслаждается королевской сокровищницей, восхищается великолепными коврами, и даже если узнает, что с королем познакомиться нельзя, то, по крайней мере, будет знать, каковы его покои.

Они слушали меня, не зная, к чему я клоню.

Поэтому я хотел напомнить им самое начало и сказать одно: на самом деле мы изучали свет. Мы восхищались светом во всем сущем, шли за ним по узким трактам Подолья, через броды Днестра, пересекая Дунай и нарушая строжайшим образом охраняемые границы. Свет взывал к нам, когда мы погружались вслед за ним в глубочайшую ченстоховскую тьму, и свет переводил нас с места на место, вел от дома к дому.

И я напомнил им кое-что: разве в старом языке слова «свет» («ор») и «бесконечность» («Эйн Соф») не имеют одинаковое числовое значение? «Ор» пишется: алеф-вав-реш

רוא

что дает 1+6+200=207. А «Эйн Соф» – алеф-йод-нун-самех-вав-фе:

ףום ןיא

То есть 1+10+50+60+6+80=207. Но и слово «сод», то есть «тайна», имеет числовое значение 207.

Смотрите, говорил я им: все книги, которые мы изучали, были о свете: Сефер ха-Бахир – «Книга Света», Шаарей Ор – «Врата Света», Меор Эйнаим – «Свет Очей», и, наконец, Сефер ха-Зоар – «Книга Сияния». Мы неизменно были заняты лишь одним: пробуждались в полночь, в глубочайшей тьме, в темных комнатах с низкими потолками, в холоде – и изучали свет.

Этот свет открыл нам, что огромное тело материи и ее законов – не мециут, реальность, точно так же как все ее формы и проявления, ее бесконечные обличья, ее законы и обычаи. Истина мира – не материя, но вибрация искр света, неустанное мерцание, которое содержится в каждой вещи.

Помните о том, за чем мы следовали, сказал я им. Все религии, законы, книги и старые обычаи канули в прошлое и обветшали. Тот, кто читает эти старые книги, соблюдает эти законы и обычаи, словно постоянно оборачивается назад, тогда как на самом деле ему следует двигаться вперед. Поэтому он непременно будет спотыкаться и в конце концов упадет. Ибо все, что было, приходило со стороны смерти. Человек мудрый смотрит вперед, перед собой, сквозь смерть, словно это всего лишь муслиновый занавес, и стоит на стороне жизни.

Вот под чем я подписываюсь – я, Нахман Самуил бен-Леви из Буска, он же Петр Яковский.

VII. Книга Имен

Ris 883. Ksiega Imion

31

Яковский и книги смерти

Яковский умер вскоре после Господина, пережив его на какой-нибудь год. Вездесущий взгляд Енты видит, как чиновник вписывает его фамилию в Sterbe und Begräbnis Bücher[232] города Оффенбаха под датой 19 октября 1792 года, а в качестве причины смерти указывает: An einer Geschwulst[233], язву. Поскольку никто на самом деле не знает, сколько лет было Яковскому, всем кажется, что он существует с каких-то мифических времен. Кто-то из молодежи говорит только, что он был очень стар. Поэтому записывают: девяносто пять лет, мафусаилов возраст, достойный старшего брата. На самом деле Яковский родился в 1721 году, так что ему был семьдесят один год, но истощенный болезнью, он выглядел стариком. Спустя месяц в Оффенбахе умерла одна из его дочерей, Розалия, – истекла кровью в родах.

Енджей Ерухим Дембовский собрал его бумаги. Их было вовсе не так уж много, и в конце концов все удалось уместить в сундучок. «Жизнь Шабтая Цви», которую Яковский писал на протяжении всей своей жизни, путаясь в каббалистических отступлениях, на самом деле представляла собой толстую стопку бумаг, со множеством диаграмм, рисунков, геометрических расчетов и диковинных карт. А «Всяческие примечания» – комментарии к так и не написанной биографии Якова.

Через год после него умер Ян Воловский, «Казак», а вскоре после этого – Юзеф Пётровский, как называли Моше Котляжа, которого привезли сюда уже стариком; он впал в детство и был капризен, но здесь о нем хорошо заботились.

В сентябре 1795 года скончался Матеуш Матушевский, а менее чем через месяц – его жена Виттель, она же Анна. После смерти мужа Виттель впала в странное оцепенение и так из него и не вышла. Порой бывает, что супруги не могут жить друг без друга и предпочитают умереть.

Один за другим умерли также двое братьев Шимановских, Элиаш и Яков, они были уже старыми, а после их смерти остальная часть семьи Шимановских вернулась в Варшаву.