Книги крови I-II: Секс, смерть и сияние звезд

Стив окинул взглядом нового знакомого. Кажется, он был лет на пять старше двадцатилетнего Стива. Одежда его представляла собой сбивающую с толку смесь вещей поношенные кроссовки и вельветовые штаны, грязно-белая рубашка, знававшая лучшие дни; а сверху — очень дорогой черный кожаный пиджак, мешковато сидящий на худых костлявых плечах. Его длинное лицо было неприметным Глаза младенческой голубизны — такие бледные, что цвет радужки почти сливался с белком, и за стеклами сильных очков виднелись лишь острые, как булавки, зрачки. Губы полные, как у Джаггера, но бледные, сухие и совсем не чувственные. Светлые волосы.

Куэйд, как решил Стив, сошел бы за голландского дилера.

В отличие от большинства студентов, Куэйд не носил никаких значков, определяющих его пристрастия. Был ли он гомосексуалистом, феминистом, участником кампании в защиту китов или нацистом-вегетарианцем? Кто же он такой, черт возьми?

— Лучше бы ты выбрал древнескандинавские языки, — заметил Куэйд.

— Почему?

— Там даже не заставляют писать курсовых.

Это было новостью для Стива. Куэйд продолжал;

— И отметок не ставят. Просто подбрасывают монетку: орел — сдал, решка — приходи в другой раз.

О, это шутка. Куэйд остроумен. Стив усмехнулся, а физиономия самого шутника оставалась бесстрастной.

— И все-таки древнескандинавские языки лучше, — продолжал он. — Кому нужен епископ Беркли. Или Платон. Или…

— Или что?

— Все это — дерьмо.

— Да.

— Я за тобой понаблюдал на лекциях…

Стив заинтересовался.

— Ты никогда не пишешь конспектов?

— Никогда.

— На это я и обратил внимание… Отсюда вывод: либо ты все запоминаешь, либо тебе все безразлично.

— Ни то ни другое. Просто я совсем потерялся.

Усмехнувшись, Куэйд достал пачку дешевых сигарет.

Еще одна несообразность, подумал Стив. Курить надо «Голуаз» или «Кэмел», либо не курить вообще.

— Настоящей философии здесь не учат, — с непоколебимой убежденностью проговорил Куэйд.

— В самом деле?

— Конечно. Немного Платона, немного Бентама[4] — и никакого серьезного анализа. Это все, конечно, правильно. Это похоже на зверя. Это даже отчасти пахнет зверем. Для непосвященных.

— Какой еще зверь?

— Философия. Настоящая философия — это зверь, Стивен. Ты не думал об этом?

— Я не…

— Дикий зверь. Он кусается.

Куэйд вдруг лукаво усмехнулся.

— Да, он кусается, — повторил он.

Стив кивнул. Он не понял метафоры.

— По-моему, мы должны страдать от философии. — Мысль о страдании явно нравилась Куэйду. — Мы должны бояться идей, которые обсуждаем.

— Почему?

— Потому что для серьезной философии нужно оставить все эти академические радости. Забыть о семантике и не применять лингвистические трюки для маскировки реального содержания.

— И что же мы должны делать?

Стиву больше уже не казалось, что Куэйд шутит: напротив, он выглядел очень серьезным. Его и без того маленькие зрачки сузились до размеров булавочной головки.

— Подойти вплотную к дикому зверю, погладить его, приласкать, покормить… Ты как, согласен со мной, Стивен?

— Хм… Но что это за зверь?

Непонимание Стива, похоже, слегка раздражало Куэйда. Тем не менее он терпеливо продолжал:

— Я говорю о предмете философии, Стивен, если, конечно, она настоящая. Предмет этот — страх, а в основе лежит неизвестность. Люди пугаются того, чего не знают. Вот, например, стоишь ты в темноте перед закрытой дверью. То, что находится за ней, внушает тебе страх…

Стив воочию представил себя во тьме перед закрытой дверью. Он начал понимать запутанные рассуждения Куэйда Философия — это способ говорить о страхе.

— Мы должны обсуждать то, что лежит в глубине наших душ, — продолжал Куэйд. — Игнорируя это, мы рискуем…

Внезапно Куэйд запнулся: красноречие оставило его.

— Рискуем — что?

Куэйд уставился в опустевший стакан, вероятно, желая его наполнить снова.

— Хочешь повторить? — спросил его Стив, надеясь на отрицательный ответ.

Вместо этого Куэйд переспросил:

— Чем мы рискуем? Ну, по-моему, если мы сами не пойдем зверю навстречу, его не разыщем и не приласкаем, тогда…

Стив ощутил, что наступил кульминационный момент разговора.

— Тогда, — закончил Куэйд, — рано или поздно зверь сам придет и найдет нас.

Нет большего наслаждения, чем страх. Если, конечно, это чужой страх.

В последующие две недели Стив ненавязчиво навел кое-какие справки о философствующем мистере Куэйде и вот что выяснил.

Знали его лишь по фамилии, имя же никому не было известно.

Точно так же никто не знал, сколько ему лет; но одна из секретарш сказала, что Куэйду за тридцать, весьма удивив Стивена.

Та же секретарша слыхала от самого Куэйда, что родители его умерли. Она думала, их убили.

Больше никаких сведений о Куэйде собрать не удалось.

— Я должен тебе выпивку, — произнес Стив, дотрагиваясь до плеча Куэйда. Тот дернулся от неожиданности и обернулся. — Бренди?

— Да, благодарю.

Стив заказал напитки.

— Я напугал тебя?

— Я задумался.

— Ни один философ не обойдется без этого.

— Этого — чего?

— Мозга.