Не было больше разговоров о ночных кошмарах и их глубинной сути. В течение последующего месяца Стив видел Куэйда крайне редко и неизменно в компании Черил Фромм Куэйд обращался с ней вежливо, даже уважительно. Он перестал носить свой кожаный пиджак, потому что ей был отвратителен запах мертвых животных. Столь внезапная и крутая перемена в их отношениях весьма озадачила Стивена, и он довольно примитивно объяснил ее сексуальными мотивами. Стивен не был девственником, однако женщина оставалась для него тайной, противоречивой и загадочной.
Он, безусловно, ревновал, хотя и не признавался себе в этом. Больше всего его обижало то, что амурные дела не оставляли Куэйду времени на общение с ним.
Но Стивена не покидало ощущение, что Куэйд ухаживает за Черил из каких-то своих, одному ему известных соображений. Его интересовал не секс. И уж конечно, не ее интеллект. Инстинктивно Стив распознал в Черил Фромм будущую жертву, которую охотник гнал прямо в ловушку.
Однажды спустя месяц Куэйд сам заговорил о Черил:
— Она вегетарианка.
— Кто, Черил?
— Конечно, Черил.
— Я знаю. Она говорила об этом.
— Да, но здесь не просто причуда или преходящее увлечение. Это какое-то помешательство: ее воротит от запаха мяса, а мясников она ненавидит лютой ненавистью.
— В самом деле?
Стив никак не мог понять, к чему он клонит.
— Страх, Стивен.
— Ты хочешь сказать, она боится мяса?
— Видишь ли, конкретные проявления страха очень индивидуальны. Что касается Черил, она действительно боится мяса. Она утверждает, что абсолютно здорова и уравновешенна. Чушь! Ну, я ее выведу на чистую воду…
— Куда-куда выведешь?
— Страх — вот в чем суть, Стивен, и я это докажу.
— Но ты… — Стив постарался, чтобы его тон выразил обеспокоенность, но не прозвучал как обвинение. — Ты ведь не хочешь ей навредить?
— Навредить? — переспросил Куэйд. — Ни в коем случае. Я ее и пальцем не трону. Если с ней произойдет что-то плохое, то исключительно по ее собственной вине.
Взгляд Куэйда был гипнотическим.
— Настало время, Стивен, научиться доверять друг другу, — продолжал он, наклонившись к самому уху Стива. — Видишь ли, строго между нами…
— Я не уверен, что хочу это слышать.
— Однажды я уже пытался объяснить тебе: необходимо пойти навстречу зверю.
— К дьяволу твоего зверя, Куэйд! Мне это не нравится, и я не желаю тебя слушать!
Стив резко поднялся, чтобы положить конец беседе и избавиться от парализующего взгляда Куэйда.
— Мы друзья, Стивен.
— И дальше что?
— Ты должен уважать это.
— Не понимаю, о чем ты.
— Молчание, Стивен, молчание. Ни слова никому, договорились?
Стив нехотя кивнул. Обещание молчать далось ему легко. С кем он мог бы поделиться своими тревогами, не рискуя стать посмешищем?
Куэйд удовлетворенно усмехнулся и оставил Стива наедине с мыслью о том, что он помимо своей воли вступил в некое тайное общество с неизвестными целями. Куэйд заключил с ним договор, и это чрезвычайно беспокоило Стива.
На следующей неделе он напрочь забросил учебу и лишь дважды посетил университет. Он передвигался украдкой и молил бога о том, чтобы не встретить Куэйда.
Предосторожности, однако, оказались излишними. Однажды он заметил Куэйда во внутреннем дворике, но тот не обратил на Стива ни малейшего внимания, поглощенный оживленным разговором с Черил Фромм Девушка то и дело закатывалась звонким хохотом. Стив подумал, что на ее месте он бы не вел себя столь беззаботно наедине с Куэйдом. Ревность давно покинула его, вытесненная иным чувством.
Вне лекций и оживленных университетских коридоров у Стива оставалось много времени для размышлений. Словно язык, что тянется к больному зубу, мысли его возвращались к одной и той же теме. А в памяти возникали картинки из детства.
В шесть лет Стив попал под автомобиль. Раны он получил не опасные, но вследствие контузии частично потерял слух. Ребенок не понимал, почему вдруг оказался отрезанным от окружающего мира. Глухота стала настоящей пыткой, и малыш решил, что это навсегда.
Совсем недавно его жизнь наполняли звуки, смех, голоса. И вдруг он словно очутился внутри громадного аквариума, а вокруг плавают рыбы, нелепо улыбаясь и беззвучно разевая рты. Хуже того, Стивена мучил звон в ушах, временами переходивший в рев. В голове раздавались разнообразные неземные звуки, свист и скрежет — отдаленное эхо внешнего мира. Иногда ему казалось, что голова его вот-вот разлетится из-за грохота железного оркестра внутри черепа, раскалывающего его на части. В такие минуты он находился на грани паники, не способный что-либо разумно воспринимать.
Но хуже всего бывало по ночам, когда невыносимый звон настигал его в уютной (прежде, до несчастного случая), как утроба, детской кровати. Он покрывался от ужаса липким горячим потом, раскрывал глаза и, дрожа, всматривался в темноту. Как часто он молил об облегчении — хотя бы ненадолго; о том, чтобы стих звон в раскалывающейся голове. Он уже не надеялся снова услышать человеческие голоса, смех и все богатство живых звуков.
Он был одинок.