ДЖАННОЦЦО. Ничего подобного, дорогой Лионардо; ничего подобного, дети мои. По-моему, ничто так мало не украшает человека, как обладание властью. А знаете почему, дети мои? Во-первых, потому, что мы, Альберти, не склонны пускать пыль в глаза, а во-вторых, потому что я не принадлежу к тем, кто ценит должности. Я всегда предпочитал участи, скажем так, государственного человека любую другую. Да и кому она может понравиться? Его жизнь полна тревог и забот, хлопот и суеты, она проходит в постоянной зависимости. Можно ли найти разницу между положением слуги государства и общественным рабом? Ты вынужден изворачиваться тут, приспосабливаться там, от одного избавляться, с другим соперничать, третьего задевать; всех подозревать, многим завидовать, иметь множество врагов и ни одного надежного друга, раздавать обещания, заманивать посулами, без конца обманывать, притворяться и делать важный вид. И чем больше ты нуждаешься, тем труднее найти того, кто выполнит данное тебе обещание и сдержит слово. Все твои труды и надежды в любой момент пойдут прахом, оставив тебе лишь утраты, боль и разочарование. Если же тебе после невероятных хлопот привалит счастье, что ты в результате приобретешь? Вот ты получил должность. Какую пользу она тебе принесет, кроме отчасти легальной возможности грабежа и насилия? Ты слышишь бесконечные упреки, многочисленные обвинения, наблюдаешь беспорядки; вокруг тебя крутятся склочные, жадные, бессовестные люди, питающие твой слух подозрениями, душу алчностью, а ум – страхом и смятением. Тебе придется забросить собственные дела, чтобы распутывать чужие свары. То нужно навести порядок в налогах и тратах, то позаботиться о военных делах, то подтвердить или переписать законы. На тебя обрушивается множество хлопот и обязанностей, с которыми ты не можешь должным образом справиться ни сам, ни с посторонней помощью. Всякий считает свои притязания справедливыми, свое суждение безупречным и свое мнение наилучшим. Поддавшись общему заблуждению или чужому напору, ты наживаешь дурную славу, и если пытаешься кому-то помочь, то, угождая одному, раздражаешь сотню. Ах! скрытое помешательство, желанное убожество, скверна, никем в должной мере не оцененная, – я думаю, только потому, что именно это ярмо приукрашено видимостью почета. О безумье людское! Мы так ценим кортежи с трубачами и с веточкой в руке, что отдаем им предпочтение перед отдыхом у домашнего очага и подлинным душевным спокойствием. Безумцы, гордецы, спесивцы, самоистязатели, как вы оправдаете свой порок! Для вас невыносимо, что не столь богатые граждане, как вы, зато, быть может, древнее родом, ни в чем вам не уступают; вам невмоготу жить, не притесняя слабых, но притом вы хотите править государством. И на что же, глупцы, вы идете ради этого? В своем безумии вы подвергаете себя тысяче опасностей и смертельному риску; в своем скотстве считаете за честь жить в окружении всякого рода негодяев и не терпите достойных людей, поэтому вам пристало якшаться и пользоваться услугами мелких хищников, кои так подлы, что угождая вам не дорожат жизнью! По-вашему, почетно принадлежать к расхитителям, водиться с подхалимами, холить их и подкармливать! О низость! Ненависти достойны те, кто потворствует этим чиновникам, занимающим публичные должности и являющимся рассадником испорченности и смуты! Если только они от природы не дики и не свирепы, как им ублажить свою душу, ведь им приходится без конца выслушивать жалобы, сетования, стенания вдов и сирот, несчастных и убогих? Какое удовольствие в том, чтобы с утра до вечера не без опаски принимать толпы разбойников, мошенников, соглядатаев, клеветников, расхитителей и зачинщиков всевозможных афер и скандалов? Можно ли найти отдохновение после того, как ты каждый вечер вынужден мучить и терзать людей, внимать их отчаянным мольбам о пощаде и хладнокровно продолжать ужасные пытки, будучи палачом и истязателем человеческой плоти? Увы! Если задуматься, что может быть отвратительнее и ужаснее? Так тебе, жестокосердый, потребна власть? Разумеется, скажешь ты, ведь я заслужу похвалу, перенося эти тягости, наказывая дурных, поощряя и награждая достойных. Но чтобы наказывать злодеев, ты прежде должен стать хуже их! Я не считаю достойным того, кто не довольствуется своим, а еще хуже тот, кто притязает на чужое и его жаждет, но хуже всего узурпатор и расхититель общественного. Я не стану осуждать тебя, если отечество призовет тебя и за проявленную тобой доблесть и славные качества обременит тебя некоторыми из своих забот; такая оценка со стороны сограждан будет честью. Но чтобы поступать так, как многие, подлаживаться к тому, подлизываться к другому, добиваться своего угодничеством, или нанести кому-то вред или обиду ради удовольствия того, с чьей помощью я намереваюсь подняться к власти; а то еще, как поступают почти все, завладеть должностью благодаря своему богатству, распоряжаться ею как своим товаром, считать ее частью приданого моих дочерей, превращать общественное в свое, зарабатывать и наживаться на том, что является долгом перед родиной, – вот уж нет, дорогой Лионардо, ни за что, дети мои. Нужно жить для себя, а не для общины, проявлять заботу о друзьях, только не забывая собственные дела и не терпя чрезмерного ущерба. Не может быть нашим другом тот, кто приносит нам убыток и позор. Ради друзей можно отчасти и пренебречь собственным интересом, если за это ты будешь вознагражден, не скажу, какой-то платой, но благодарностью и признательностью. Знаешь, довольствоваться средним всегда означало быть счастливым. Вы прочитали много историй, поэтому лучше меня сможете найти примеры, и убедиться, что великим падениям всегда предшествовали головокружительные взлеты. По мне довольно быть добрым и справедливым, и никто никогда тебя не осудит. Вот мои почести, которые сопровождают меня в изгнании и которых я не буду лишен, пока сам от них не откажусь. Пусть другие наслаждаются пышностью, пусть фортуна пошлет им попутный ветер, пусть гордятся властью и грызут себе локти, не обладая ею, пусть изводят себя боязнью ее потерять и страдают, ее лишившись. Для нас же, кто довольствуется своей собственностью и не претендует на чужое, никогда не будет огорчительно не иметь того, что принадлежит обществу, или потерять то, чем мы не дорожим. Но кто станет дорожить этим ярмом, трудами и бесчисленными душевными мытарствами? Дети мои, будем стоять на твердой почве и постараемся быть добрыми и честными хозяевами. Будем довольствоваться нашей семейкой и радоваться тому, чем одарила нас фортуна, не забывая при этом и о наших друзьях, ибо жизнь того, кто чуждается пороков и позора, проходит в чести.