Читаем Книги Судей полностью

«Странные истории» писатель специально собрал в нескольких томах, в других же книгах они представлены в особых разделах. Сравнительно недавно вышло пятитомное собрание рассказов Бенсона, однако авторские сборники не переиздавались очень давно, а ведь именно они демонстрируют и разнообразие, и единство стилистики писателя. Самый популярный рассказ Бенсона, должно быть, «Кондуктор»; эту историю о человеке, которого преследует возница катафалка, несколько раз экранизировали. В 1961 году «Кондуктор» послужил основой одного из эпизодов «Сумеречной зоны», а самая известная его киноверсия – новелла в фильме «В глухую полночь» (Dead of Night). «Кондуктор» вдохновил и музыкантов – было написано нескольких песен, включая Dead Man’s Party группы Oingo Boingo.

В наследии Бенсона есть рассказы о вампирах и оборотнях, о древних богах и неименуемых демонах, об убийствах и насилии… В последние годы его рассказы активно публикуются, но они рассеяны по антологиям и сборникам. «Полное собрание» Бенсона едва ли возможно: многие рассказы почти недоступны, некоторые не хотел переиздавать сам автор. Однако мы можем восстановить практически весь «канон»; в настоящем издании представлены произведения разных лет, при жизни автора остававшиеся несобранными…

Бенсон написал немало оккультных романов. Среди них – нелепый пересказ оперы Вагнера «Валькирии» (1903) и заунывная история о реинкарнации под названием «Рисунок на песке» (1905). Но есть и настоящие жемчужины, в том числе короткие «Книги Судей» (1895), в которых английский писатель остроумно интерпретирует «Портрет Дориана Грея» и «Странную историю доктора Джекила и мистера Хайда».

Заслуживают внимания и некоторые другие книги писателя. В дилогии «Колин» (1923, 1925) речь идет о договоре с дьяволом, в позднем романе «Отродье ворона» (1934) – о ведьмовских ритуалах в английской глубинке. «Ангел боли» (1905) и «Дом защиты» (1906) посвящены оккультизму времен Бенсона. В целом возрождение интереса к творчеству писателя коснулось в первую очередь малых форм – остается надеяться, это только временное явление.

Александр Сорочан

Кремневый нож

Кремневый нож

Как-то раз мирным теплым вечером мы с Гарри Першером, сидя на лужайке возле его дома, рассуждали о садах. Дом моего друга, к которому я приехал пару часов назад, стоял в самом центре маленького провинциального городка. Георгианский фасад выходил на улицу, а позади дома тянулась зеленая лужайка с клумбами и редкими фруктовыми деревьями. Дальше, за забором, виднелись крыши и дымоходы соседних домов. Устав от жары и шума Лондона, я наслаждался покоем.

Подобно тому, как старые дома имеют свою атмосферу, которая соткана из мыслей тех, кто там жил прежде, этот сад впитал в себя воспоминания об ушедших временах. Во всяком случае, так мне казалось в сгущающихся сумерках.

Но когда я сообщил об этом Гарри, он не поддержал мои сентиментальные рассуждения.

– Да, сказано красиво, – сказал он. – Но я нахожу твою теорию слишком фантастической.

– Думай как хочешь, – ответил я. – Я все равно уверен, что люди, живущие в доме, создают особую атмосферу. Ею пропитываются стены и полы дома, так почему не могут лужайки и клумбы – в саду?

– Все это ерунда, – засмеялся мой друг. – Как земля, дерево или камень могут перенять чьи-то качества? Но твоя мысль, пусть и ошибочная, интересна, и – знаешь что? – у нас будет возможность проверить ее истинность. Завтра в этом саду будет совсем иная атмосфера, и мы посмотрим, что за эффект она произведет. Идем, я покажу, что имею в виду.

* * *

По лужайке мы прошли к забору, который обеспечивал саду восхитительное уединение. Приставив к забору лестницу, Гарри предложил мне подняться и заглянуть за его пределы.

– Ты не побеспокоишь соседей, – успокоил он меня.

Увиденное меня удивило. Перед глазами оказался небольшой квадратный участок необработанной земли площадью примерно в восемьдесят футов[1]. Кроме сорняков растительности не наблюдалось. Хотя участок находился на склоне холма, он казался совершенно ровным. Со всех сторон его окружали кирпичные стены, точно такие же, как со стороны нашего участка. Не имелось и ни одной калитки – участок был как бы со всех сторон запечатан. И конечно, весь день эту землю безжалостно нагревало солнце, потому что и ветер не мог проникнуть в замкнутое пространство: я почувствовал, что нагнулся к жерлу печи – настолько раскаленным был воздух, ударивший мне в лицо. И… этот жар будто бы имел неестественное происхождение – я уловил какой-то запах, подобный тем, какие бывают в давно закрытой комнате.

– Что это? – спросил я, спустившись вниз. – Почему этот участок пустует и почему он отгорожен от мира?

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека Лавкрафта

Дом о Семи Шпилях
Дом о Семи Шпилях

«Дом о Семи Шпилях» – величайший готический роман американской литературы, о котором Лавкрафт отзывался как о «главном и наиболее целостном произведении Натаниэля Готорна среди других его сочинений о сверхъестественном». В этой книге гениальный автор «Алой буквы» рассказывает о древнем родовом проклятии, которое накладывает тяжкий отпечаток на молодых и жизнерадостных героев. Бессмысленная ненависть между двумя семьями порождает ожесточение и невзгоды. Справятся ли здравомыслие и любовь с многолетней враждой – тем более что давняя история с клеветой грозит повториться вновь?В настоящем издании представлен блестящий анонимный перевод XIX века. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам, при этом максимально сохранены особенности литературного стиля позапрошлого столетия.

Натаниель Готорн

Классическая проза ХIX века / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Дело
Дело

Действие романа «Дело» происходит в атмосфере университетской жизни Кембриджа с ее сложившимися консервативными традициями, со сложной иерархией ученого руководства колледжами.Молодой ученый Дональд Говард обвинен в научном подлоге и по решению суда старейшин исключен из числа преподавателей университета. Одна из важных фотографий, содержавшаяся в его труде, который обеспечил ему получение научной степени, оказалась поддельной. Его попытки оправдаться только окончательно отталкивают от Говарда руководителей университета. Дело Дональда Говарда кажется всем предельно ясным и не заслуживающим дальнейшей траты времени…И вдруг один из ученых колледжа находит в тетради подпись к фотографии, косвенно свидетельствующую о правоте Говарда. Данное обстоятельство дает право пересмотреть дело Говарда, вокруг которого начинается борьба, становящаяся особо острой из-за предстоящих выборов на пост ректора университета и самой личности Говарда — его политических взглядов и характера.

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Чарльз Перси Сноу

Драматургия / Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза