Юлия Латынина тут на днях обрушилась на кампанию в защиту Сенцова, в которой участвовали едва ли не все ныне живущие кинематографисты Европы. Мол, негоже строить защиту на том, что режиссер не мог призывать к теракту; это евнух не может совершить изнасилование, а агитация за теракт доступна каждому. Вдаваться в дискуссию про евнуха я не буду, хотя уверенность Латыниной мне тут кажется напрасной, но крупнейшие режиссеры Европы не до ветру вышли. Они знали, про что писали письма. В деле нет ничего, кроме разговоров, и давать за них 20 лет инженеру или пожарнику – тоже ни в какие ворота, но у режиссеров и артистов другие отношения со словом – и с собственным образом, кстати, тоже, их эскапады бывают ролевыми. Творческий человек творит не обязательно на рабочем месте и не всегда по расписанию. Заявления артистов сплошь и рядом юридически ничтожны, как у моей югославской, американской, японской шпионки. Если цель – установить вину, а не посадить любой ценой, это принимают во внимание, про это думают, об этом помнят – в том, конечно, случае, когда нет сладостной задачи поднасрать соседней братской стране, например Югославии.
Сегодняшний день выдался на редкость обильным. С утра разрешили было запрещенную «Википедию», но запретили разные чистящие средства, днем выпустили по УДО Васильеву, потом дали 20 лет Сенцову. В деле родственной власти Васильевой фигурировали адовы деньжища, в деле Сенцова, повторюсь, одни разговоры. Васильева отсидела 109 дней, на фоне 20 лет это, конечно, экстремальный, но по-своему захватывающий отпуск.
Еще до вынесения приговора Сенцову, когда царил один абсурдный бурлеск, я переделал классическую эпиграмму, вставив в нее сегодняшние события:
В комментарии пришла подруга и напомнила, что приговор Сенцову тоже будет объявлен сегодня, и вечер перестанет быть томным.
А то. Вечер давно перестал быть томным.
Умерла прекрасная женщина – умная, деятельная, совсем еще не старая. Мы не были дружны, даже близко знакомы, несколько раз виделись, вместе обедали и долго разговаривали, мне она была очень симпатична. И ее смерть, неожиданная для всех, сильно меня задела, второй день мучает, не отпускает, не могу о ней не думать, не могу не написать. Но и написать тоже не могу. Невозможно назвать ее по имени – женщина была богатой. У меня открытый дневник, мудаки-комментаторы и трудолюбивые тролли придут плюнуть на ее могилу. Я не хочу их на это организовывать.
Богатства у нас не прощают никому – ни умным, ни великодушным, ни жертвенным. Богатым быть преступно. Мы люди бедные, мы люди скромные, тихие, неказистые, кривой березкой стоим на опушке. Мы – мелкий, нищенский, сквозной, трепещущий ольшаник. Мы – как все.
Есть, конечно, такие, которые привыкли пердеть шире жопы. Но теперь у них жопа с кулачок. Такие времена пошли. Лучше спасительно прибедниться, пригнуться, стушеваться – золотой дворец, и тот построен на последние. Деньги, которые себя не стесняются, это вызов. С них начинается оппозиция. И против нее что кровавый режим, что его ниспровергатели выступают одним фронтом. Народ и партия едины.
Бывшему депутату Госдумы Глущенко за организацию убийства Галины Старовойтовой дали 17 лет – на три года меньше, чем Сенцову.
И правильно. Разве можно сравнить какое-то убийство с разговорами о взрыве памятника Ленину.
Драма нынче не живет больше часа, ее превращает в фарс сам герой драмы. Вот Никите Михалкову запретили въезд на Украину. Что тут скажешь? – ничего не скажешь, глупость одна. Промолчи Никита Сергеич, и был бы он в дамках. Но Никита Сергеич – не могу молчать! – заявил Интерфаксу: «Я испытываю такое же чувство, которое, как мне кажется, испытывал бы Сергей Михайлович Эйзенштейн, если бы ему запретили въезд в фашистскую Германию в 1939 году». И нет уже новости про то, что Михалкову запретили въезд на Украину, есть новость про то, что Михалков сравнил себя с Эйзенштейном. Что тут скажешь? – какая фашистская Германия, таков и Эйзенштейн.
Ответил на вопросы Кольты про начало девяностых.
1. Где вас застали 90-е? Кем вы были, чем занимались в начале нового десятилетия?