Книжка-подушка

У Дюрренматта есть замечательная пьеса «Визит старой дамы», она у нас в театрах и в кино шла под деликатным названием «Визит дамы» – иначе артистки отказывались играть заглавную роль. Некоторые читатели сейчас, как те артистки, негодуют, что я назвал г-жу Антонову старухой, мол, экий хам Тимофеевский, нельзя обозначать возраст дамы. Очень милое и галантное возмущение, но вообще-то возраст, как в пьесе Дюрренматта, бывает обстоятельством значимым, которое нельзя обойти. Г-жа Антонова, предложившая вернуть сейчас в Москву половину коллекции Щукина-Морозова, отданную в Эрмитаж в 1946 году, была в этом 1946 году уже вполне зрелым сложившимся человеком. Можно предположить, что для нее 1946 год случился, наверное, не вчера и даже не позавчера, но, в сущности, не так уж и давно, ведь у г-жи Антоновой до 1946 года еще много чего было в жизни.

Однако с тех пор прошло 67 лет.

Коллекция импрессионистов и постимпрессионистов из собраний Щукина и Морозова выставляется в Эрмитаже с 1956 года, то есть уже более полувека. Этого достаточно, чтобы картины навсегда слились с пространством – в отличие от вещей, добытых во время войны и стыдливо спрятанных в запасниках, у них такой возможности никогда не было. И их, конечно, надо возвращать владельцам, чего г-жа Антонова зверски не хотела делать. А тут вдруг озаботилась реституцией, хотя речь идет о перемещении больших музейных ценностей, давно ставших обстоятельством культуры того места, где они находятся. Египетская коллекция Лувра была некогда трофеем Наполеона. Но сегодня она – часть французской культуры. Очень многое из того, что есть во французской живописи и литературе (уж не говоря об архитектуре), из этой коллекции вышло. Точно так же «Танец» Матисса теперь – часть петербургской культуры. И здесь тоже кое-что проросло. Несколько поколений трепетали, восхищаясь этим «Танцем», пролили над ним слезы, забыли его и снова к нему вернулись, состарились и в гроб сошли, видя в Эрмитаже «Танец»: их кости тоже заберем в Москву или отделим от Матисса?

Г-жа Антонова вправе всего этого не замечать, у нее нормальная возрастная дальнозоркость. Ближайшие по времени десятилетия – как в тумане, зато она все видит в 1946 году, по-прежнему выясняя с ним отношения, и никто не вправе помешать ей в этом увлекательном занятии. Но государство, в котором средний возраст мужчины 59 лет (или сейчас самую малость больше), должно озаботиться наглядными диспропорциями, когда 67 лет не крюк, а значит, возрастным несовпадением с должностью. Но оно, государство, пестует культ старчества, кивая на традиции и духовность. В результате реальные традиции и духовность топчутся в прах.

14 мая

То тут, то там встречаю в лентах такое: «Отзывы Пиотровского об Антоновой не делают ему чести. Не по-мужски как-то». Как же осточертело это гендерное ханжество, совершенное азиатское, к слову сказать. Антонова не директриса, а директор. И Матвиенко не спикерша, а спикер. Хочешь быть прекрасной дамой, будь ею, есть такая парадигма. Хочешь быть начальником, будь им, но это другая парадигма. Начальнику ручки не целуют, в Европе, по крайней мере. С начальника спрос как с начальника, а не как с гендера. То же самое и с возрастом. Если ты в 91 год – директор, значит, возраст тому не помеха, ты по-прежнему в седле, как пятьдесят, шестьдесят и семьдесят лет назад, всем клеветникам на зависть. Возраст? – нет такого обстоятельства. Если возраст – обстоятельство, то пожалуйте на выход. Со всем нашим огромным уважением.

16 мая

Скойбеда в «Комсомолке» выразила сожаление, что бабушку Гозмана в свое время арийцы не пустили на абажуры. Это сожаление передалось редакции, и она вынесла его в подзаголовок, обобщив бабушку до предков либералов: «Порою жалеешь, что из предков сегодняшних либералов нацисты не наделали абажуров». Сильное это заявление, надо полагать, изумило даже Кремль, иначе вряд ли редакция ретировалась бы в кусты, поменяв на сайте подзаголовок и вычистив фразу из текста. Более того, главред КП решил лично пожурить свою Скойбеду: мол, это, конечно, нехорошо, безобразно даже, и мы все удалили, но вообще-то эмоциональная публицистка видела перед собой визави, впала в понятный публицистический перехлест, со всеми бывает, а вот, что нам делать с Гозманом, сравнившим СМЕРШ с СС, с Гозманом что делать?

Интересно, как развивается время. Двадцать лет назад слов Гозмана никто бы не заметил, сравнение СМЕРШ с СС было тогда общим местом, оно самоочевидно: две карательные системы двух тоталитарных режимов, отчего ж не сравнить? И ветераны, которых было не в пример больше, на демонстрации против этого с плакатами не ходили. А, собственно, против чего идти? Сравнение СМЕРШ с СС не ставит под сомнение вообще ничего: ни фашизм как трансцендентное зло, ни подвиг народа, это зло одолевшего, ни святость Победы. Все остается на местах. А то, что Сталин, Абакумов и Берия, возглавлявшие разные подразделения СМЕРШа, кровавые тираны, – кто ж с этим тогда спорил?