Читаем Книжка-подушка полностью

Цитатная постмодернистская война. Все кличут противника фашистами и рапортуют о подвигах в духе ВОВ. Сергей Кузьмич со всех сторон, от Безымянной высоты не продохнешь. До слез жаль и одних, и других – тех, кого бомбят, тех, кого калечат, тех, кто на что-то надеется и страстно, убежденно исповедует звенящую пустоту.

30 августа

Написал, что жаль гибнущих на Донбассе с обеих сторон. Понятно, что с обеих сторон мне тут же прилетело. Обычно больше усердствует русская весна, но тут она была в мимансе, господствовали либералы и киевляне: «Как жаль? Почему с обеих? Уравнивать агрессора и жертву – цинизм! Вы лично своим тупым снобизмом немало сделали для того, чтобы война продолжалась, вытрите сопли и высморкайтесь, засуньте свои слезы себе в жопу, это стилистический кикс!» Напоминать о том, что никакая жалость не является предосудительной, что пожалеть можно и ирода, и этот тупой снобизм, он же стилистический кикс, вот уже 2000 лет исповедуется человечеством, я не стал. Неловко такое напоминать, да и не к месту, к чему, прости Господи, христианство, если идет серьезный политический разговор. Христианство это когда яйца красят и куличи едят, и на Пусси Райот оскорбляются в религиозных чувствах. А тут будьте добры оставаться в рамках мирской логики. Ok. Сформулировал в рамках мирской логики, кого жаль, кого не жаль в этой абсурдной войне. Жаль всех, от кого не зависит принятие политического решения. Жаль солдат по обе линии фронта, не говоря уж о мирном населении. Не жаль: Путина, Порошенко, вождей ДНР/ЛНР. Ангелу Меркель, которая боится замерзнуть, оставшись зимой без газа, жаль, конечно, но не очень.

3 сентября

У меня уже третий месяц в совершенно неурочное время, как бешеная, цветет азалия. В положенный час, в апреле, она попыталась это сделать, набухла бутонами и все их с возмущением скинула: горшок стоит на окне, под окном батарея, которую, невзирая на весну, нещадно топили, а нежная азалия не переносит этого. Однако в июне, когда жара спустилась на город, азалия стала набухать снова: сердечная моя домоправительница бережно окутывала ее льдом, и деточка благодарно откликнулась, она покраснела своими прекрасными цветами и с тех пор яростно ими покрывается. Против войны выступает, я думаю.

12 сентября

Ездил я тут два дня «по церквям Львова», и едва ли не самое сильное впечатление – храм Владимирской Божией матери в Горницах, почти недоступный по непролазным дорогам, туда едва доехали, на обратном пути застряли в засасывающей миргородской луже, один бог знает как образовавшейся в отсутствие дождей – Евгений Соседов поспешил в деревню за трактором и вытащил нас из грязевой ванны, которая на самом деле необходима после такой неизбывной красоты и печали: кругом ни души, дома стоят заколоченными, со слепыми окнами, церковь кончается прямо на глазах. Я еще буду много выкладывать Львова, но сразу хочется сказать про главное. Интеллигенция сегодня не жалует Церковь, особенно после Пусси Райот, и Церковь постаралась для этого, обернувшись к интеллигенции о. Всеволодом Чаплиным; Церковь стала образом несвободы, пространством, где все запрещено. Даже в разрушенных храмах Львова, где нет ни пола, ни крыши, и почти ничего не осталось, очевиден образ свободы, пространства, где все разрешено. В лучших традициях палладианства строгая ордерность ничего не сковывает, а наоборот, выявляет индивидуальность, эксцентричную до экстравагантности. Рамка, благословляющая дух вольности, обеспечивающая его. Лучшее, конечно, что есть в послепетровской, европейской русской архитектуре, «наше все», с которым сохранилась какая-то связь. Покрова на Нерли это все-таки непредставимо давно, совсем абстракция, а тут вроде бы все понятно и было только вчера: Капнист, Хемницер, Державин, глагол полуночных колоссов. Великий дух екатерининского Просвещения – жизнь есть небес мгновенный дар – забытый, забитый, убитый, засосанный лужей.

19 сентября

Среди моих друзей есть крымнаши, что не мешает мне их любить, выпивать с ними и закусывать, обниматься и целоваться. Среди моих друзей есть даже донбасснаши, что мне уже никак не понятно. И что с того? Я уважаю чужие взгляды. При любых взглядах не обязательно превращаться в людоедское кровососущее насекомое.

24 сентября

В Венеции 26 сентября кураторы Аркадий Ипполитов и Василий Успенский открывают выставку, представляющую русское палладианство – большую, умную, красивую, с изумительным каталогом, который сделала Ирина Тарханова. И каталог, и выставка, понятное дело, про то, что Россия – Европа, а про что еще было русское палладианство? Но это в Венеции, где всякое старье лелеют, а родина в те же дни, даже в те же часы устроила большую чистку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мохнатый бог
Мохнатый бог

Книга «Мохнатый бог» посвящена зверю, который не меньше, чем двуглавый орёл, может претендовать на право помещаться на гербе России, — бурому медведю. Во всём мире наша страна ассоциируется именно с медведем, будь то карикатуры, аллегорические образы или кодовые названия. Медведь для России значит больше, чем для «старой доброй Англии» плющ или дуб, для Испании — вепрь, и вообще любой другой геральдический образ Европы.Автор книги — Михаил Кречмар, кандидат биологических наук, исследователь и путешественник, член Международной ассоциации по изучению и охране медведей — изучал бурых медведей более 20 лет — на Колыме, Чукотке, Аляске и в Уссурийском крае. Но науки в этой книге нет — или почти нет. А есть своеобразная «медвежья энциклопедия», в которой живым литературным языком рассказано, кто такие бурые медведи, где они живут, сколько медведей в мире, как убивают их люди и как медведи убивают людей.А также — какое место занимали медведи в истории России и мира, как и почему вера в Медведя стала первым культом первобытного человечества, почему сказки с медведями так популярны у народов мира и можно ли убить медведя из пистолета… И в каждом из этих разделов автор находит для читателя нечто не известное прежде широкой публике.Есть здесь и глава, посвящённая печально известной практике охоты на медведя с вертолёта, — и здесь для читателя выясняется очень много неизвестного, касающегося «игр» власть имущих.Но все эти забавные, поучительные или просто любопытные истории при чтении превращаются в одну — историю взаимоотношений Человека Разумного и Бурого Медведя.Для широкого крута читателей.

Михаил Арсеньевич Кречмар

Приключения / Природа и животные / Прочая научная литература / Образование и наука / Публицистика
Кланы Америки
Кланы Америки

Геополитическая оперативная аналитика Константина Черемных отличается документальной насыщенностью и глубиной. Ведущий аналитик известного в России «Избор-ского клуба» считает, что сейчас происходит самоликвидация мирового авторитета США в результате конфликта американских кланов — «групп по интересам», расползания «скреп» стратегического аппарата Америки, а также яростного сопротивления «цивилизаций-мишеней».Анализируя этот процесс, динамично разворачивающийся на пространстве от Гонконга до Украины, от Каспия до Карибского региона, автор выстраивает неутешительный прогноз: продолжая катиться по дороге, описывающей нисходящую спираль, мир, после изнурительных кампаний в Сирии, а затем в Ливии, скатится — если сильные мира сего не спохватятся — к третьей и последней мировой войне, для которой в сердце Центразии — Афганистане — готовится поле боя.

Константин Анатольевич Черемных

Публицистика
Дальний остров
Дальний остров

Джонатан Франзен — популярный американский писатель, автор многочисленных книг и эссе. Его роман «Поправки» (2001) имел невероятный успех и завоевал национальную литературную премию «National Book Award» и награду «James Tait Black Memorial Prize». В 2002 году Франзен номинировался на Пулитцеровскую премию. Второй бестселлер Франзена «Свобода» (2011) критики почти единогласно провозгласили первым большим романом XXI века, достойным ответом литературы на вызов 11 сентября и возвращением надежды на то, что жанр романа не умер. Значительное место в творчестве писателя занимают также эссе и мемуары. В книге «Дальний остров» представлены очерки, опубликованные Франзеном в период 2002–2011 гг. Эти тексты — своего рода апология чтения, размышления автора о месте литературы среди ценностей современного общества, а также яркие воспоминания детства и юности.

Джонатан Франзен

Публицистика / Критика / Документальное