Книжка-подушка

К тому же хоронить его не по-хозяйски. Достаточно сделать в Мавзолей платный вход, посадить туда бабушку с кассой, чтобы торговала билетами за наличный и безналичный расчет. Карточки MasterСard, Visa, с русских 10 рублей, с иностранцев 10 долларов, выход через магазин, в понедельник выходной. Рынок – самая верная десакрализация, превращение символа в товар, в чудо-юдо-рыбу-кит. Бородатая женщина, ярмарка Диккенса, только у нас, только для вас. А еще лучше отправить его в кругосветное путешествие: Париж – Лондон – Нью-Йорк – Буэнос-Айрес. Толпы посетителей, рецензии в газетах, фотосессии звезд на фоне, торговля сувенирами, хорошо пойдут кепки. Эта идея уже высказывалась лет 20 назад, и, в отличие от Ленина, она с годами не портится. И ничего в ней нет зазорного: царица Клеопатра, куда более почтенная во всех отношениях дама, так путешествовала в начале XX века:

Тогда я исторгала грозы.
Теперь исторгну жгучей всех
У пьяного поэта – слезы,
У пьяной проститутки – смех.

6 октября

Алексей Зимин написал хороший, человеческий мемуар про 4–5 октября 1993 года. Зимин, как я понял, тогда был на стороне Верховного совета, я – и тогда, и сегодня – на стороне Ельцина. Но эмоционально все в этом мемуаре мне понятно, близко, симпатично и лишний раз напоминает о том, что в отношениях между людьми, в их переживаниях, в их общем восприятии мира есть слагаемые бесконечно более важные, нежели политика, которая занимает свое 25 место и никогда, ни при каких обстоятельствах не должна выходить вперед.

7 октября

Сегодня одна юная особа объясняла мне, чем отличается новое поколение: ваше, говорит, выбирало Пепси, а наше – мочу; нынче все пьют мочу, вот и у Валерии Гай Германики в фильме «Да и да» модный художник пьет мочу, это сейчас тренд. Вспомнил, как лет 20, наверное, назад, мы с ТТ пошли в гости к одному известному критику, они с женой приготовились, настрогали салатов – оливье, селедка под шубой, водка запотела, салфетки хрустят, но беседа с самого начала вырулила на питие мочи и уж больше с благословенной темы не съезжала: оказывается, и хозяин, и хозяйка были из этой ложи и азартно кооперировали окружающих. А задолго до того, кажется, в 1978 году в Коктебеле, меня познакомили с Анастасией Ивановной Цветаевой, маленькой женщиной с огромным носом, мне только исполнилось 20 лет, я жадно ловил каждое ее слово, ведь это была живая Ася, про которую писала великая Марина, но ни о сестре, ни о чем интересном она говорить не хотела, только о моче, как, когда, в каком порядке ее следует пить. Вот она пьет, и здорова, бодра телом и духом, будет жить до ста лет. И, произнеся свою речь, Анастасия Ивановна развернулась и ушла. Она все сказала. Это был мессидж, послание, обращение в веру, его нельзя было разменивать, профанировать никакими дальнейшими пустословными разговорами. Я потом лет пятнадцать подряд ездил в Коктебель и время от времени встречал там Анастасию Ивановну, она делалась все меньше, а нос ее – все больше, и она всякий раз замечала: «Что-то вы плохо выглядите. Болеете? И я знаю, почему. Не слушаете добрых людей». И уходила прочь. В последний раз я ее видел, думаю, в 1991 году, она уже была почти памятником и с задачей прожить до ста лет почти справилась. Так что, дорогая юная особа, ваш модный тренд – самая что ни на есть скрепа.

12 октября

Не при Мизулиной будь сказано, но мужскую красоту Дейнека чувствует гораздо лучше женской. Геркулес Фарнезский у него гибок и текуч, и, страшно выговорить, грациозен, а Флора – красавица-спортсменка-комсомолка, девушка без линий, вообще без пластики. Движение и статика. А может, так и задумано? Ведь это Архангельское, главная усадьба России, 1942 год, уже четверть века нет Юсуповых, и царит советская власть, а сейчас пришла война, и все обессилело: куст облетел, лес почернел, стылая река бездвижна и миражные скульптуры над ней. Исчезающая, истаивающая Россия. И себе же самой навстречу, непреклонно в грозную сечу в ней все противостоит врагу: и вода и камень, и флора и фауна, и барин и колхозница.

23 октября

Сегодня суд признал Вексельберга арендатором Архангельского.

Предыдущие суды Вексельберг проигрывал, но тут он был обречен на победу – все стороны, оспаривавшие договор аренды, от своих претензий отказались: и дирекция музея, и Министерство культуры, и Росимущество отозвали свои иски, и у суда не оставалось никаких оснований вынести иное решение. Апелляция возможна, но только теоретически: нет такой стороны, которая могла бы ее подать.

Как так случилось и почем овес, мы гадать не будем, да это уже и не важно: в наступившей реальности Вексельберг – законный арендатор. Он, впрочем, уверяет, что взялся за аренду и отстоял все суды исключительно для того, чтобы ничего там не строить, а только беречь природу.