Книжная лавка

Миссис Трейл бросила на нее из-под очков такой взгляд, который явственно говорил: научить можно всему. И все же Флоренс чувствовала бремя своей ответственности перед девочкой. Ей казалось, что она должна была сделать для Кристины значительно больше, даже зная, что девочка не любит ни читать – исключая, разумеется, комиксы «Банти», – ни слушать, когда ей читают вслух. «Есть же, наверное, и какие-то иные возможности?» – думала Флоренс. В итоге, когда Рэвен и миссис Трейл ушли, она попросила Уолли задержаться, сказав, что хотела бы послушать его мнение об этом спектакле, а потом спросила, бывал ли он сам, или его друзья, или Кристина хоть раз в настоящем театре? И тут же предложила съездить с ними в театр «Мэддермаркет»[33] в Норидже, если там пойдет что-нибудь подходящее.

– Ну, там, конечно, никто из нас не был… – с некоторым сомнением протянул Уолли. – А вот в прошлом году мы ездили с классом во Флинтмаркет и смотрели спектакль какой-то странствующей труппы. Это было довольно интересно… И потом, нам удалось поглядеть, как они динамики устанавливают.

– А какую пьесу они играли? – спросила Флоренс.

– Когда мы там были, они показывали «Гензель и Гретель». В этом спектакле очень много пели. Но не все время – например, когда эти парень с девушкой легли вместе и стали немного неприлично друг друга ласкать, остальные только бит отбивали. А потом появились ангелы и укрыли их листьями.

– Ты ничего не понял, Уолли. Ведь Гензель и Гретель – брат и сестра.

– Ну и что? Да и какая, в сущности, разница, миссис Грин?

Январь, как всегда, принес тот единственный в году день, когда люди начинают говорить, что «уже пахнет весной». Сквозь клочья рваных облаков просвечивало нежно-голубое небо; на болотах тысячи разнообразных трав и водорослей испускали слабый аромат предвесеннего возрождения.

Отправившись на прогулку, Флоренс выбрала такое направление, которого давно избегала, хотя и делала это почти бессознательно. Повернувшись спиной к эстуарию Лейз, она пересекла незапаханное поле на мысу и двинулась по тропе на север, хотя табличка на оплетенной проволокой калитке гласила: «Частное владение: территория фермы». Впрочем, Флоренс знала, что имеет полное право идти по этой тропе, считавшейся как бы полосой отчуждения. Вскоре тропа резко свернула к самому краю нависшего над морем утеса; внизу, футах в сорока, лениво набегали на каменистый берег морские волны. Мощный слой дерна пружинил под ногами и был похож на густые зеленые волосы. С другой стороны к тому же краю утеса вела старая подъездная дорога, давно заброшенная и ставшая похожей на призрак; по обе стороны от этой дороги-призрака виднелись развалины домов – и одноэтажных дачных домиков, и вполне пристойных небольших вилл. Лет пять назад там выстроили целый квартал, но, увы, без какой бы то ни было оглядки на возможность морской эрозии. И еще до того, как в поселке появились первые жители, песчаный утес обвалился впервые; затем стали постепенно разрушаться и сами дома, а некоторые и вовсе сползли вниз. На стенах домов еще кое-где сохранились старые объявления: «Продается без обременения». Одна из маленьких вилл каким-то чудесным образом удержалась на самом краю обрыва, хотя половина ее фундамента и фронтальная стена все же обрушились, и теперь доступ в гостиную был открыт для всех птиц на свете; на стенах гостиной, буквально повисшей над пропастью, трепетали на ветру остатки обоев.

Флоренс решила минут десять – ибо в воздухе и впрямь ощущалось дыхание весны – посидеть на заброшенном крылечке, где еще сохранился выложенный плиткой прихотливый орнамент. От Северного моря исходил мощный, какой-то звериный запах соленой воды, казавшийся одновременно и чистым, и гнилостным. Начинался отлив; море быстро отступало, чуть медля у полупогруженных в воду скал и разливаясь желтоватой пеной, словно решало, что стоит выбросить на берег в следующее мгновение, а что оставить пока при себе – сколько обломков кораблекрушений, сколько человеческих костей, сколько пластиковых бутылок. Флоренс, сердясь на себя, тщетно пыталась вспомнить – хотя слышала об этом достаточно часто, – какую часть побережья каждый год съедает эрозия. Вот Уолли наверняка сразу выдал бы ей точную цифру. Сколько церквей вместе с колокольнями и колоколами уже успели скрыться в этих безжалостных волнах, сколько участков так называемой «рискованной застройки»! Историки, правда, спорили с легендами о затонувших церковных колоколах и утверждали, что уж на спасение колоколов времени точно должно было хватить. Наверное, они просто не знали Хардборо. А сколько лет простоял заброшенным Старый Дом, хотя все прекрасно понимали, что он буквально разваливается?

Майлоу и, видимо, Кэтти – во всяком случае, какая-то молодая девушка в ярко-красных колготках, так что, скорее всего, это была именно Кэтти, – брели по тропе, вьющейся по самому краю утеса. Когда они подошли ближе, Флоренс поняла, что это действительно Кэтти и у нее такое лицо, словно она только что плакала; похоже, их прогулка оказалась не слишком удачной.