Хотя его милосердие и тронуло меня, я был озадачен. А как же Закон?
В то время я не последовал Ему, хотя и ловил каждое Его слово. Даже когда многие
начальствующие над священниками провозгласили Его лжепророком, презрев и отвергнув, Его учение притягивало меня к Нему.
— Какой-то плотник из Назарета — Мессия, помазанник Божий! Даже предположить
такое — кощунство!
Никто из нас — включая Его ближайших друзей — не догадывался, что имел в виду
Иисус, говоря: «Когда вознесете Сына Человеческого, тогда узнаете, что ЭТО Я».
В конце недели, полный тревог и надежд, я подошел к Иисусу. Я встречался уже с
Петром, Андреем и Матфеем. Свел знакомство с Иоанном, и тот побуждал меня: «Поговори с
Учителем». Я не смел поделиться с Иоанном своей самой сокровенной надеждой: сделаться
учеником, быть признанным достойным сопровождать Иисуса в Его странствиях.
Несомненно, вся моя учеба, упорный труд и самопожертвование подготовили меня к
тому, чтобы быть допущенным в число учеников. Я думал, что могу оказаться Ему полезен. В
конце концов, у меня были связи. Мне хотелось, чтобы Иисус узнал, как усердно я старался
блюсти Закон всю свою жизнь. Я ждал, что, узнав обо всем, Он даст мне ту уверенностъ, в
которой я так нуждался. У меня было, что предложить Ему. Он примет меня с
распростертыми объятиями. Так я думал.
Глупец!
Никогда не забуду глаза Иисуса, когда Он отвечал на мои вопросы.
Я искал Его одобрения — Он же показал мне, что я нахожусь во власти гордыни и
самообмана. Я лелеял надежду стать одним из Его учеников. Но Он сказал мне, что я
должен сделать, чтобы восполнить то, чего мне недостает. Я получил неоспоримое
подтверждение, что Он Мессия. Он заглянул мне в самое сердце, обнажив такие глубоко
запрятанные тайны, о которых я и сам не подозревал.
А потом Иисус сказал то, что так жаждал я услышать: — Приходи и следуй за мною.
И я не мог Ему ответить.
Иисус ждал. В Его глазах светилась любовь.
23
Он ждал.
Бог ждал — а я молчал!
О, я верил в Него. Я не разумел всего, что Он творил, но твердо знал: Иисус — Мессия!
И все-таки я ушел. И вернулся к тому, что было мне так хорошо знакомо — к жизни, которая была пуста.
Шли месяцы. Как страдал я, терзаясь мыслями о Шеоле! Когда я поднимался по
ступеням Храма, раздавая монеты нищим, внутри у меня все сжималось. Я знал правду. Не
ради них то была жертва, а ради меня самого. Благословение — вот что мне было надобно!
Чтобы было еще одно очко в мою пользу, поступок, который поможет укрепиться в
уверенности, что можно надеяться на лучшее. Для меня.
То, что прежде я почитал за благословение и расположение Господа, превратилось в
проклятие, в испытание для души моей. И я не прошел это испытание: моей веры
недоставало, чтобы отречься от того, что обеспечивало почет, положение в обществе и
приятную жизнь. Я снова и снова терпел поражение. День за днем, неделю за неделей, месяц
за месяцем.
Лучше бы я никогда не слышал имени Иисуса! Слова Его не принесли покоя моей
растревоженной душе, напротив, огнем жгли мне совесть и разрывали сердце. Основания
моей жизни Он превратил в руины.
Приближалась Пасха. Евреи стекались в Иерусалим. Я слышал, что Иисус въехал в
город на молодом осле, а люди устилали Ему путь пальмовыми ветвями и пели: «Осанна
сыну Давидову! Благословен грядущий во имя Господне! Осанна Богу в вышних!»
Иисус, Мессия, явился.
Я не пошел Его встречать.
Войдя в Храм, Он взял бич и изгнал оттуда меновщиков и торговцев, заполонивших
двор, предназначенный для язычников, ищущих Бога. Он негодовал на тех, кто превратил
дом Отца Его, дом молитвы, в разбойничий вертеп. Люди бежали от Его гнева.
Я не был там. Я узнал об этом позже.
Каждый день Он учил в Храме. Его притчи обличали лицемерие религиозных вождей, разжигая их ненависть, но те притворялись, что ничего не понимают. Они извращали Его
слова, пытаясь обратить их против Него. Притесняли тех, кто Его любил, и даже пригрозили
вышвырнуть из Храма бедного калеку за то, что он, исцеленный Иисусом в субботу, взял и
понес свою постель.
— Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры!
Я дрожал при звуке Его голоса. Прятался при Его приближении.
— Все дела свои делаете с тем, чтобы видели их люди! Потому-то, когда молитесь, надеваете на лоб и на руку коробочки шире, чем у других, и кисти на одежде делаете
длиннее. Любите на пиру сидеть на почетных местах и в первом ряду в синагогах! Горе вам!
— Голос Его гремел, многократно усиленный эхом в коридорах Храма. — Пожираете
имущество вдов и потом напоказ долго молитесь!
Книжники возмущались, но не в силах были заглушить поток истины, изливавшийся из
Его уст. Он осуждал и священников, которые должны были пасти Божий народ, как пастыри, а вместо этого уподоблялись хищным волкам, не щадящим стада.
— Вы обходите море и сушу, дабы обратить хотя бы одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас! Вожди слепые! Глупцы! Дотошно
отсчитываете десятину с мяты, аниса и тмина со своего огорода, но оставили важнейшее в
законе: суд, милость и веру.
Стены храма дрожали от раскатов Его голоса. Голоса противников обращались в ничто
перед Его гневом. Меня трясло от ужаса.