Читаем Книжник полностью

— Вы не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядущий во имя

Господне!

24

Он ушел из Храма. Ученики следовали за Ним, как овцы за пастухом. Одни

оглядывались назад с опасением, другие — с горделивым торжеством. Раздались злые

голоса. Книжники, фарисеи, священники — все как один подняли крик. Выльется ли на

улицы эта неприкрытая ненависть? Лица, искаженные яростью. Рты, изрыгающие проклятия

в адрес Назарянина. Иные раздирали одежды.

Я бежал.

Я мало помню о своих переживаниях того дня — только то, что бежал от гнева, бушевавшего в Храме. Иисус удалялся прочь со своими учениками. Какая-то часть меня

неудержимо влеклась к ним, в то же время практическая сторона моей натуры меня

останавливала. Я сказал себе, что у меня нет выбора. То, что попросил меня сделать Иисус, обесчестило бы имя моего отца. Я знал, что к другим Он не предъявлял таких требований.

Почему же хочет так много от меня?

Слова Его, как обоюдоострый меч, отсекали любой самообман. Я не был тем мужем

Божьим, каким привык себя считать.

И тогда Иисус обернулся и посмотрел на меня. На какое-то мгновение я встретился с

Ним глазами: Он не отвел взгляда, в нем читалось приглашение. Чего же я хотел? Вернуться

в Храм — к моим молитвам и тихому созерцанию, не обращая внимания на то, что

происходит вокруг? Или последовать за Человеком, который видел всю мою внутренность и

все тайны сердца? Первое не требовало от меня ничего; второе — все.

Я потряс головой. Он ждал. Я отступил назад. Я видел, как в глазах Его мелькнула

скорбь, и Он двинулся дальше.

Ныне я испытываю эту скорбь. Сегодня она мне понятнее, чем когда-либо раньше.

И еще раз я увидел Иисуса, когда Он висел на кресте меж двух разбойников на Голгофе.

Над головой Его была прибита табличка с надписью по-еврейски, по-гречески и по-латыни: «Иисус Назарянин, Царь Иудейский».

Не могу описать, что пережил я при виде Иисуса, прибитого к римскому кресту за

воротами города. Мои знакомцы швыряли Ему в лицо проклятия. Даже в час Его смертных

мук они не знали милосердия. Я испытал гнев, разочарование, облегчение, стыд. Я пытался

оправдать себя. Получалось, что я все-таки не отвернулся от Бога. Я лишь отверг очередного

лжепророка. Ведь так?

Что же это говорило обо мне? Я почитал себя праведным человеком, всегда

стремящимся служить и угождать Богу. А Иисус показал, что я не тот, за кого себя выдаю.

Даже теперь, годы спустя, во мне живет то ощущение стыда. Как высокомерен я был! Как

упорно закрывал глаза на истину! Мне было стыдно и за религиозных начальников. Люди, к

которым я относился с почтением и трепетом, стоя у подножия креста, выкрикивали

оскорбления, насмехались, издевались над умирающим. Они не ведали жалости, не

выказывали милости. И даже рыдания матери Иисуса и женщин, которые плакали вместе с

ней, бессильны были пробудить в них сострадание.

Среди них был и учитель, у ног которого я провел столько времени. Они напоминали

мне стервятников, терзающих полумертвую жертву.

И мне было суждено стать таким же?

А где же были ученики Иисуса? Те, что провели с Ним последние три года жизни, оставив дом и ремесло ради того, чтобы последовать за Ним? Где были те, что, стоя вдоль

дороги, махали пальмовыми ветвями и пели хвалу, когда Иисус въезжал в Иерусалим?

Неужели все это происходило лишь неделю тому назад?

Помню, я подумал: Разве вина этого бедного плотника, что мы возлагали на него

слишком большие надежды? Когда был дан выбор между мятежником Варравой и человеком, проповедавшим мир с Богом, народ просил свободы тому, кто убивал римлян.

В воротах стоял Никодим, по лицу его стекали слезы, теряясь в прядях бороды.

Запрятав глубоко в рукава ладони скрещенных рук, он раскачивался взад и вперед в молитве.

Я приблизился к давнему другу моего отца, встревоженный при виде такого горя.

— Могу ли я чем-нибудь помочь?

25

— Скажи спасибо, Сила, что отец твой не дожил до этого дня. Они не слушали! Были

готовы на все, чтобы осуществить свой замысел. Беззаконное судилище среди ночи, ложные

обвинения, лжесвидетели — приговорили невинного. Прости нас, Боже!

— Ты честный человек, Никодим, — Я думал его оправдать. — Назарянина

распяли римляне.

— Все мы Его распяли, Сила, — Никодим глядел на Иисуса. — Даже сейчас — в

этот самый миг, когда мы смотрим, как Он умирает, — сбываются Писания.

Я оставил его наедине с его горем. Слова его напугали меня.

Я отметил Пасху, как того требовал Закон, но не испытал никакой радости, заново

переживая избавление Израиля из Египетского рабства. Из головы не выходили слова

Иисуса: «Блаженны нищие духом…». Те, кто осознает, как нуждается в Боге. « …ибо их есть

Царствие Небесное».

В Египте, покарав Египтян, Бог сделал так, что смерть миновала жилища Его народа.

Если Иисус и в самом деле был Мессией, как думал я какое-то время, и как до сих пор верил

Никодим, какой же будет Божья кара? И какая остается для нас надежда, что Бог вмешается?

Ночью мне приснился Иисус. Я снова видел Его глаза. Он смотрел на меня и ждал, как

в день, когда уходил из Храма. Когда я проснулся, город был тих и темен. Сердце мое тяжело

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее