— Вы не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: благословен Грядущий во имя
Господне!
24
Он ушел из Храма. Ученики следовали за Ним, как овцы за пастухом. Одни
оглядывались назад с опасением, другие — с горделивым торжеством. Раздались злые
голоса. Книжники, фарисеи, священники — все как один подняли крик. Выльется ли на
улицы эта неприкрытая ненависть? Лица, искаженные яростью. Рты, изрыгающие проклятия
в адрес Назарянина. Иные раздирали одежды.
Я бежал.
Я мало помню о своих переживаниях того дня — только то, что бежал от гнева, бушевавшего в Храме. Иисус удалялся прочь со своими учениками. Какая-то часть меня
неудержимо влеклась к ним, в то же время практическая сторона моей натуры меня
останавливала. Я сказал себе, что у меня нет выбора. То, что попросил меня сделать Иисус, обесчестило бы имя моего отца. Я знал, что к другим Он не предъявлял таких требований.
Почему же хочет так много от меня?
Слова Его, как обоюдоострый меч, отсекали любой самообман. Я не был тем мужем
Божьим, каким привык себя считать.
И тогда Иисус обернулся и посмотрел на меня. На какое-то мгновение я встретился с
Ним глазами: Он не отвел взгляда, в нем читалось приглашение. Чего же я хотел? Вернуться
в Храм — к моим молитвам и тихому созерцанию, не обращая внимания на то, что
происходит вокруг? Или последовать за Человеком, который видел всю мою внутренность и
все тайны сердца? Первое не требовало от меня ничего; второе — все.
Я потряс головой. Он ждал. Я отступил назад. Я видел, как в глазах Его мелькнула
скорбь, и Он двинулся дальше.
Ныне я испытываю эту скорбь. Сегодня она мне понятнее, чем когда-либо раньше.
И еще раз я увидел Иисуса, когда Он висел на кресте меж двух разбойников на Голгофе.
Над головой Его была прибита табличка с надписью по-еврейски, по-гречески и по-латыни: «Иисус Назарянин, Царь Иудейский».
Не могу описать, что пережил я при виде Иисуса, прибитого к римскому кресту за
воротами города. Мои знакомцы швыряли Ему в лицо проклятия. Даже в час Его смертных
мук они не знали милосердия. Я испытал гнев, разочарование, облегчение, стыд. Я пытался
оправдать себя. Получалось, что я все-таки не отвернулся от Бога. Я лишь отверг очередного
лжепророка. Ведь так?
Что же это говорило обо мне? Я почитал себя праведным человеком, всегда
стремящимся служить и угождать Богу. А Иисус показал, что я не тот, за кого себя выдаю.
Даже теперь, годы спустя, во мне живет то ощущение стыда. Как высокомерен я был! Как
упорно закрывал глаза на истину! Мне было стыдно и за религиозных начальников. Люди, к
которым я относился с почтением и трепетом, стоя у подножия креста, выкрикивали
оскорбления, насмехались, издевались над умирающим. Они не ведали жалости, не
выказывали милости. И даже рыдания матери Иисуса и женщин, которые плакали вместе с
ней, бессильны были пробудить в них сострадание.
Среди них был и учитель, у ног которого я провел столько времени. Они напоминали
мне стервятников, терзающих полумертвую жертву.
И мне было суждено стать таким же?
А где же были ученики Иисуса? Те, что провели с Ним последние три года жизни, оставив дом и ремесло ради того, чтобы последовать за Ним? Где были те, что, стоя вдоль
дороги, махали пальмовыми ветвями и пели хвалу, когда Иисус въезжал в Иерусалим?
Неужели все это происходило лишь неделю тому назад?
Помню, я подумал: Разве вина этого бедного плотника, что мы возлагали на него
слишком большие надежды? Когда был дан выбор между мятежником Варравой и человеком, проповедавшим мир с Богом, народ просил свободы тому, кто убивал римлян.
В воротах стоял Никодим, по лицу его стекали слезы, теряясь в прядях бороды.
Запрятав глубоко в рукава ладони скрещенных рук, он раскачивался взад и вперед в молитве.
Я приблизился к давнему другу моего отца, встревоженный при виде такого горя.
— Могу ли я чем-нибудь помочь?
25
— Скажи спасибо, Сила, что отец твой не дожил до этого дня. Они не слушали! Были
готовы на все, чтобы осуществить свой замысел. Беззаконное судилище среди ночи, ложные
обвинения, лжесвидетели — приговорили невинного. Прости нас, Боже!
— Ты честный человек, Никодим, — Я думал его оправдать. — Назарянина
распяли римляне.
— Все мы Его распяли, Сила, — Никодим глядел на Иисуса. — Даже сейчас — в
этот самый миг, когда мы смотрим, как Он умирает, — сбываются Писания.
Я оставил его наедине с его горем. Слова его напугали меня.
Я отметил Пасху, как того требовал Закон, но не испытал никакой радости, заново
переживая избавление Израиля из Египетского рабства. Из головы не выходили слова
Иисуса: «Блаженны нищие духом…». Те, кто осознает, как нуждается в Боге. « …ибо их есть
Царствие Небесное».
В Египте, покарав Египтян, Бог сделал так, что смерть миновала жилища Его народа.
Если Иисус и в самом деле был Мессией, как думал я какое-то время, и как до сих пор верил
Никодим, какой же будет Божья кара? И какая остается для нас надежда, что Бог вмешается?
Ночью мне приснился Иисус. Я снова видел Его глаза. Он смотрел на меня и ждал, как
в день, когда уходил из Храма. Когда я проснулся, город был тих и темен. Сердце мое тяжело