Читаем Книжник полностью

больше шансов, что Слово быстрее распространится по империи. Начинать будем с синагог.

Мы ожидали, что там нам окажут гостеприимство, как странникам, дадут кров и

возможность проповедовать. Договорились поддерживать связь с Иерусалимским советом с

помощью писем и гонцов.

— Даже если иудеи примут Благую весть, не будем забывать и проповедовать

язычникам на площадях.

Агора — рыночная площадь — средоточие всей общественной, политической и

деловой жизни во всяком городе — от Иерусалима до Рима. Где еще можно встретить в таком

количестве людей, никогда не слышавших вести, которую мы несем?

Выработав такой план, мы отправились на север, по пути останавливаясь в сирийских

церквях. Идти было тяжело. Я не привык странствовать пешим ходом. Каждая мышца в теле

причиняла мне боль, и с каждым днем боль становилась все сильнее, но Павла что-то гнало

вперед, и он гнал меня. Я не противился: мы оба понимали, что время коротко, и Христос

может вернуться в любое время. Я знал, что еще достаточно молод, и тело мое успеет

приспособиться к тяготам путешествия. Мы несли в сердцах самое важное слово на свете: путь спасения для всего человечества. Никакие неудобства не могли остановить нас.

Зато остановили грабители.

Это было по пути на север, в Таврских горах. На нас напали шестеро. Когда нас взяли в

кольцо, я засомневался, доберемся ли мы с Павлом до Исса или Тарса. Один прижимал мне к

горлу нож, а другой и это время обыскивал. Еще двое копались в вещах Павла в надежде

найти что-нибудь ценное. Мне не следовало удивляться, когда ничего подобного там не

обнаружилось. Он с первого дня говорил, что уповает лишь на промысел Божий. Я был не

таким зрелым в вере, хоть и уверовал раньше Павла, и носил за поясом набитый деньгами

кошелек, который разбойник сразу же приметил. В остальном, — кроме плаща и подаренного

отцом пояса, а также чернильницы, футляра с тростниковыми перьями, да маленького

ножичка, которым я пользовался, чтобы подчищать написанное и резать папирус, — взять с

меня было нечего.

— Смотри-ка! — Негодяй схватил мой кошелек и потряс им. Он перебросил его своему

предводителю, тот развязал и высыпал на ладонь динарии. Ухмыльнулся при виде

немаленькой суммы, которой хватило бы нам на много недель.

Другой обыскал Павла.

— Ничего! — он с отвращением оттолкнул свою жертву.

— Может, у меня и нет денег, — дерзко заявил Павел, — но есть что-то гораздо более

ценное!

— И что же это за ценность?

— Путь вашего спасения!

Разбойники загоготали. Один, выступив вперед, схватил Павла за горло, приставив к

нему острый клинок.

— А как насчет твоего спасения, недоумок?

45

Краска бросилась Павлу в лицо.

— Даже воры и разбойники будут желанными гостями на пиру Господнем, если

покаются.

Я видел, как мало им понравилось это утверждение, и мысленно взмолился, чтобы нам

не закончить свое странствие с перерезанным горлом на пыльной дороге в горах. Но если уж

так суждено, я решил не сходить в могилу безгласно: — Иисус умер за все наши грехи: и за ваши, и за мои.

— Это еще кто такой — Иисус?

Я вкратце рассказал им обо всем, молясь, чтобы мои слова оказались подобны семенам, упавшим на добрую землю. Возможно, суровая жизнь так перепахала их, что почва готова

принять семя.

— Я видел Его распятым — и встретил снова через четыре дня. Он говорил со мной.

Преломил хлеб. Я видел его руки со шрамами от гвоздей.

— Через несколько месяцев он встал передо мной на дороге в Дамаск, — продолжил

Павел, не страшась кинжала у горла. Он схватил бродягу за запястье и пристально взглянул

ему в глаза. — Если ты оставишь меня лежать мертвым на этой дороге, знай, что я тебя

прощаю.

Это прозвучало с такой искренностью, что тот так и уставился на него. Павел разжал

руку.

— Я молю, чтобы Господь не вменил тебе греха.

— Отпусти его! — прорычал главарь.

Разбойник отпрянул в замешательстве.

— Держи! — предводитель шайки швырнул кошель с деньгами. Я поймал его, прижав к

груди.

— Что ты делаешь? — зашумели остальные. — Нам нужны эти деньги!

— Чтобы их Бог потом гнался за нами? Нет уж! Тут пройдут и другие.

Так верю ли я в Божий промысел?

— Лови! — Я кинул кошелек обратно. — Считай, что это подарок от Господа, Которому

мы служим. Лучше возьми это, чем ограбишь кого-нибудь еще и навлечешь на себя больший

грех.

— Поосторожнее выражайся! — Грабитель взмахнул ножом.

— Господь видит твои поступки. — Павел шагнул вперед, вперив взгляд во всадника.

— Эти люди идут по твоим стопам.

Тот беспокойно заерзал на лошади, держа мой кошель, будто ядовитую змею и сказал: — Тем, кто вас встретит в следующий раз, не очень-то понравится состояние ваших

карманов.

Неожиданная озабоченность головореза нашим благополучием несколько ободрила

меня. Страх Господень — начало всякой мудрости. Однако последующие его слова

предвещали мало хорошего:

— Уведите их!

Нас отвели в горы. Лагерь их напомнил мне пустыню Ен-гадди, где Давид скрывался от

Саула и его армии. Обильные источники, стоянка под защитой скал, женщины и дети, высыпавшие навстречу. Я совсем обессилел. Павел же проговорил с ними ночь напролет и на

третий день нашего пленения крестил двоих.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее