Книжник

— Очень мило с твоей стороны!

Как легко забыть, что едкие слова только разжигают пламя гнева.

Павел посмотрел на меня. Взгляд у него был мрачный, щеки пылали.

— Он бросил нас в Пергии! Я могу простить, но не могу позволить себе забыть его

трусость.

— Иоанн Марк — не трус!

41

— Я бы больше уважал его, если бы он сам говорил за себя!

Что бы я ни делал, все становилось только хуже.

*

Сразу же по прибытии в Сирийскую Антиохию я зачитал письмо Церкви. Христиане из

язычников вздохнули свободно, узнав о постановлениях Иерусалимского совета. Некоторые

же христиане из иудеев принялись спорить. Когда семя гордости уже пустило корень, вырвать его непросто. Мы с Иудой остались проповедовать учение о благодати Христовой

всем, уверовавшим в распятие, погребение и воскресение Иисуса. Некоторые иудеи не

желали слушать и ушли. Мы же продолжали наставлять тех, кто не обманывался

человеческой гордыней, внушаемой добрыми делами. Мы надеялись утвердить их в вере, чтобы им устоять перед лицом гонений: мы ведь знали, что они приближаются.

Я часто слышал проповеди Павла. Он был великолепным оратором, подкреплявшим

свою речь доказательствами из Писания. С какой легкостью он переходил с греческого на

арамейский. В спорах никогда не уступал, но с помощью своего выдающегося ума

завоевывал новые души — или же возбуждал ярость толпы! Не существовало вопроса, который поставил бы его в тупик.

Я начал понимать затруднения Иоанна Марка. Рядом с человеком, пережившим столь

драматичное обращение, обладающим таким могучим умом и образованием, даже самый

ревностный христианин мог почувствовать себя совершенно не приспособленным к

служению. Если бы не преимущества, полученные мною в юные годы, возможно, это

смутило бы и меня. Я не боялся Павла, но его пылкость нрава и всегдашняя уверенность в

собственной правоте нередко раздражали и меня. То, что он на самом деле всегда оказывался

прав, вызывало у меня уважение, но не способствовало привязанности. Только позже, ближе

познакомившись с ним, я полюбил его, как брата.

*

Из Иерусалима пришло письмо.

Павел наблюдал, как я читаю свиток.

— Что случилось?

— Ничего. — Я скатал его, внутренне удивляясь, почему известие о том, что пора

домой, так расстроило меня. — Нас с Иудой вызывают назад в Иерусалим.

— Когда уладишь там свои дела, возвращайся в Антиохию.

Его приказ меня озадачил. Мы мало разговаривали после спора, касавшегося Иоанна

Марка. Хотя оба мы относились друг к другу с уважением и были едины в вере в Иисуса

Христа, между нами всегда оставалась преграда. К тому же, чтобы разрушить ее, ни один из

нас не прилагал больших усилий.

— Ты хороший учитель, Сила.

В ответ на эту похвалу я приподнял брови и наклонил голову.

— Ты тоже, Павел. — Я не льстил ему. — Никогда не слышал, чтобы кто-либо так

продуманно и убедительно защищал дело Христово. Если бы вера шла от разума, весь мир

бы уже уверовал, что Иисус — Господь.

— Нужно делать то, что Иисус повелел! Мы должны идти и научить все народы!

— И научите — вы с Варнавой. — Я слабо улыбнулся. — И другие, — добавил я, имея

в виду Иоанна Марка.

— Ты хорошо подходишь для этого, Сила. В совете двенадцать членов, и они могут

избрать еще кого-нибудь из знавших Иисуса и сопровождавших Его три года, когда Он

проповедовал. Пусть совет бросит жребий, кто будет вместо тебя.

Всякому нравится считать себя незаменимым…

— Я не думаю…

— Не думаешь, что можно решать, не спросив Божьей воли? Я прочел ее на твоем лице, когда ты читал письмо, которое держишь в руках. Тебе больше по душе учить, чем управлять.

42

— Но об управлении я знаю больше.

— Когда мы утешаемся Богом, Он исполняет желание нашего сердца. Так говорит

Писание. А твое желание — идти в мир и проповедовать. Ты что, будешь это отрицать?

— У каждого из нас свое место в теле Христовом, Павел. Я должен служить там, где во

мне нуждаются.

Он хотел сказать что-то еще, но сжал губы. Покачал головой, развел руками и удалился.

Мы с Иудой вернулись в Иерусалим и в Совет. Я беседовал с Иоанном Марком и видел

его разочарование.

— Я сам пойду в Антиохию и поговорю с Павлом. Может, тогда он увидит, что я уже не

боюсь.

Я подумал, что это мудро. Молодой человек приходился родственником Варнаве.

Возможно, Варнава уговорит Павла дать ему еще одну возможность. Что до моего

собственного желания вернуться в Антиохию, я предоставил это Господу. Я знал, что

найдутся и другие, кто может сопровождать Павла, люди с большей мудростью, чем у меня, способные сносить его крутой нрав. Но мне этого хотелось. Он будоражил мою веру. В его

обществе невозможно было закоснеть в самодовольстве.

Через некоторое время, после того как Иоанн Марк покинул Иерусалим, из Антиохии

пришло письмо для Петра и Иакова.

— Сила, Павел просит освободить тебя от обязанностей в Совете, чтобы ты мог

отправиться с ним в Сирию и Киликию. Он хочет посетить основанные им церкви и

посмотреть, как там дела.

Такая просьба удивила меня.

— А Варнава? Он что, заболел?

— Они с Иоанном Марком отплыли на Кипр.

Можно было себе представить, что произошло между Павлом и Варнавой. Павел так и