Книжные магазины

Разглядывая и перебирая книги в главном магазине Оксфорда, представляешь себе, как, начавшись с нескольких квадратных метров, он постепенно поглощает все окружающее пространство, объединяя несколько помещений в единый, чудовищный очаг. Когда заходишь внутрь, слева видишь камин XIX века и деревянные стропила – следы старинного интерьера. В стороне от камина верхнего этажа восстановлен кабинет основателей, чьи трубки, очки и разрезательные ножи разложены по столу так, будто с момента, когда их там оставили, прошло всего несколько часов, а не целое столетие. Обосновавшись в этих двух небольших помещениях, владельцы Blackwell’s постепенно скупили все апартаменты в здании и расширили магазин. Самым последним приобретением стал огромный погреб в задней части, который занимает подвальный этаж в саду Тринити-колледжа. У погреба есть собственное название: The Norrington Room. Он похож на олимпийский бассейн, заполненный стеллажами и книгами. В шестидесятые и семидесятые годы, в эпоху частых отключений света, здесь были керосиновые лампы, позволявшие читать вопреки любым напастям. Мне кажется, я наяву вижу тех читателей, что укрывались здесь, словно в бомбоубежище. Несмотря на свою прямоугольную форму, сверху он похож на овальную площадь или на гигантский мозг – коллективный мозг его восьмидесяти сотрудников, по большей части продавцов книг. Оксфордский университет тоже расширяется пространственно и интеллектуально подобно своему лучшему книжному.

Во время последнего пребывания в Берлине, перед тем как отправиться фотографировать разлагающиеся останки книжного Karl Marx, я случайно встретил Сеcара Айру. Мы зашли в ближайшее кафе поболтать о последних новинках аргентинской литературы. «Мы собираемся почти каждый день, – сказал он мне посреди разговора, – в La Internacional Argentina, книжном Франсиско Гарамоны, вместе с Раулем Эскари, Фернандой Лагуной, Эсекьелем Алемианом, Пабло Катчаджианом, Серхио Биццио и другими друзьями». Магазин издательства Mansalva с диваном и столиком, куда посетители ставят бокалы с вином, является, возможно, единственным книжным в мире, где можно купить бо́льшую часть вещей Айры, в том числе и в переводах, хотя, разумеется, всегда найдется десяток-другой книг, которые не сможет раздобыть даже Гарамона. Это одно из тех новых мест, где укоренились привычки другой эпохи. Как и в Ballena Blanca, книжном Алехандро Падрона в венесуэльской Мериде, в котором ежедневно собираются университетские профессора вроде Диомедеса Кордеро и писатели, такие как Эднодио Кинтеро, чтобы поговорить о крупных поэтах страны, о японской литературе или об испанской и аргентинской литратурной полемике, в то время как они готовят очередное издание знаменитого Литературного биеннале имени Мариано Пикона Саласа, послужившего источником вдохновения для приключений Айры и для целой армии клонов Карлоса Фуэнтеса в «Литературном съезде». Потому что литература – это полемика, и будущее, и тексты, в которых можно фантазировать.

«В послеобеденный час Лавка наша напоминала клуб, куда приходили ученые, литераторы, художники повидаться, поговорить, отвести душу от прозы нашего тогдашнего быта»[95], – писал Михаил Осоргин о легендарном московском кооперативе «Книжная лавка писателей». Хотя разговоры о литературе в издательствах и книжных так же стары, как и западная культура, именно с XVII–XVIII веков складывается понятие кружка. Неудивительно поэтому, что книжный и кафе постепенно начинают сливаться в единую сущность, как это описано в «Природе книги» Эдриана Джонса. Служащие были членами семьи, а границы между частным пространством и общественным делом оставались размытыми; в результате стулья, кресла и диваны, сидя на которых можно было насладиться чтением за бокалом вина, попадали туда из дома хозяина книжного. С тех пор многие книготорговцы становятся ключевыми фигурами салонов и кружков, где проходят культурные встречи и ведется купля-продажа: «Самым характерным образцом amphibious mortal[96] явно был Джейкоб Джонсон», которого аристократы воспринимали как «книготорговца, а книготорговцы – как аристократа». Сближению частной и общественной жизни сопутствует сближение книжного, книжной лавки с библиотекой. Сэмюэл Пипс в своих дневниках рассказывает о книжных, в которых «ставили стулья, чтобы посетители могли читать столько времени, сколько пожелают». И именно книготорговцы в XVIII веке дали толчок развитию библиотек, где книги выдавались на время – они были намного более демократичными, чем литературные общества, и представляли собой единственную возможность для подмастерьев ремесленников, студентов или женщин получить доступ к чтению, не выкладывая за книги круглых сумм. Можно было бы сказать, что, несмотря на ограниченность пространства, четко очерченных границ у книжного магазина никогда не было.