Книжный Дозор

Дмитрий прошествовал в «ритуальный зал». Это была не слишком большая круглая площадка, огороженная по периметру книжными шкафами с равными промежутками. Серьезная Хильда, обмакивая особое перо в особую чернильницу, нарисовала на руках, ступнях и даже на лбу словесника нужные символы. Правую руку пришлось обнажить в магическом смысле и явить механический протез, к немалому восторгу вечно юной публики. На протезе рисовать все же ничего не стали.

К счастью, публики было немного. Обмен Судьбой – дело глубоко личное.

По всей круглой площадке в виде лабиринта были разложены книги. Дреер подумал, что нужно будет пройти между ними, но не тут-то было.

Зак начал что-то читать нараспев. Текст был вроде бы вполне осмысленный, только значение почему-то ускользало от Дреера. С противоположной стороны появился Стефан, тоже в «химатионе» и тоже босой.

А потом книги взмыли над полом, и чем ближе к центру, тем выше. Получилась ажурная летающая пирамида. Стефан начал подниматься со своей стороны, и Дреер понял: нужно делать то же самое.

На первую книгу-ступень он встал босой ногой с опаской. Во-первых, не привык вообще ходить по книгам в самом прямом смысле. Книга была чем-то священным из детства, как хлеб. По той же причине искусство художественного вырезания по страницам старых фолиантов, увиденное им однажды, при всей своей эстетике вызывало оторопь. Во-вторых, на местных ховербуках он ни разу не летал, и висящий в воздухе том выглядел слабой опорой.

Но том удержал его вес.

Дмитрий начал медленно подниматься по ступеням. Он шел навстречу Стефану – и что-то менялось.

Книги все же слегка двигались в воздухе, немного проседали, немного ходили вправо-влево, но конструкция была устойчивая. Словесник уже и под ноги почти что не смотрел.

Дмитрий чувствовал, что на обложках остаются его следы. Нет, не босых ступней, будто у дикаря, бегущего по разоренной капитанской каюте и топчущего труды философов и мореходов. На каждой обложке оставался небольшой отпечаток жизни Дреера. Не только биографии, но и всего остального: переживаний, фантазий, больного живота, надежд и разочарований.

Каждый шаг по книге списывал его судьбу. Она заносилась не в один том, а во все бумажные «ступени» этой пирамиды – они обменивались своими данными через хорошо знакомые Дрееру символы. Книжные дозорные, возможно, первые в мире додумались до информационных сетей еще до того, как была создана первая вычислительная машина. Потому что книги и были информационной сетью.

Дмитрий со Стефаном поднимались навстречу друг другу не прямо, а по спирали. Дреер интуитивно чувствовал, когда нужно шагнуть в сторону, на соседнюю книгу. Словесник не знал, что они оба станут делать на самой вершине. А вершины как таковой не оказалось. Ни одна книга не стала последней ступенькой. Двое не столкнулись наверху, а разминулись, и каждый начал спускаться.

Идти путем другого. Наступая на те же книги.

С каждым шагом Дреер вдруг начинал понимать, что у него есть как будто еще одна жизнь. Его родным языком оказался английский. Он помнил множество прочитанного на этом языке еще в детстве, чего, будучи наставником Дреером, не держал в руках даже в переводе. Он знал и еще несколько языков, в том числе древнегреческий и латынь, выучив их совершенно естественным путем, а не с помощью заклинаний.

Забавно, он сейчас понимал даже все ругательства, которые сыпал Александр после того, как Маугли вернул ему самого себя.

Он вспоминал еще много. Мать, строгого отца… Это было по-своему интересно. Дмитрий уважал и был даже привязан к своему отчиму Николаю Петровичу, но что такое родной отец, прочувствовать все равно не мог. Не сказать чтобы ощущал себя в чем-то обделенным, однако, однако…

Еще он вспомнил холодный Лондон – почему-то именно холода он больше всего не любил, хотя как Дмитрий Дреер, а не как Стефан морозной зимой чувствовал себя прекрасно. Вспомнил Кенсингтонский парк. Он, разумеется, читал про Питера Пэна, хотя сказок не любил. Больше всего ему нравились вестерны. Американские, конечно, – в Англии их не снимали. Он бывал на фермах, но все они никак не походили на ранчо в прерии.

Тем не менее именно в Кенсингтонском парке он встретил настоящего Питера. Нет, не из пьесы или повести Барри. Книжного дозорного Питера, который и распознал в Стефане Иного с пока еще чистой аурой. Она так и осталась чистой.

Потом Стефан узнал, что Питер неспроста околачивался в парке, где установлена статуя его литературному прототипу. Собственно, так бывало со всеми книжными дозорными. Они все-таки оставались Иными и обретали сумеречный образ, только особенный. Питер, в отличие от Стефана увлекавшийся историями про своего невзрослеющего тезку, в Сумраке стал его полной копией. Даже его костюм состоял из тропических листьев, свирели и кинжала. Сумеречный образ родился задолго до мультика студии Диснея, только Питер не носил ни зеленых штанов, ни шляпы с пером.

Стефан в Сумраке оказался ковбоем.