Гравий шуршит под колесами, пока они едут вдоль проселочной дороги. Патрисия оглядывается по сторонам. Они направляются к небольшому одинокому хутору, затерявшемуся среди зеленых полей, окаймленных брызгами маков.
Эстерлен необычайно красив. На десятки километров вокруг под солнцем протянулись колышущиеся зеленые луга, а вдалеке угадывается шум прибрежных волн.
Они проезжают мимо низких домиков с побеленными фасадами и мощеными внутренними дворами, на многих – вывески, сообщающие о торговле фермерскими продуктами. От спрятанных в тенистых рощах хуторов веет таинственностью.
– А что они, собственно, продают? – интересуется Патрисия.
Погрузившаяся в свои мысли Дорис вздрагивает.
– Здесь есть все, от небольших пивоварен до хлебопекарен. Некоторые держат сады и огороды, разводят малину, ревень, овощи и пряности. Другие варят сыры, занимаются ремеслами или заготавливают собственный мед.
Патрисия кивает. На горизонте собираются темные тучи, от вида которых ее бросает в дрожь. Есть что-то зловещее в том, как тени постепенно растекаются по земле.
Она пристально смотрит на Дорис, сидящую на переднем сиденье рядом с Мариан.
– Что тебе известно о пасторе Роберте? – осторожно спрашивает она.
Проходит мгновение прежде, чем Дорис реагирует на вопрос, потом оборачивается к Патрисии:
– Он входил в церковную общину всего несколько лет. Думаю, пастор Линдберг взял его под свое крыло.
– Не знаешь, почему Роберт оставил приход?
– Нет, но помню, что уход его показался мне немного странным. Они работали в тесном контакте с пастором, и многие удивились, когда он уволился.
– Ты не общалась с Робертом с тех пор, как он покинул общину? – интересуется Патрисия.
– Нет, но слышала, что он живет на хуторе в Стернхуве. Вон там, сразу за старой фабрикой по производству крахмала. – Дорис показывает рукой. – Должно быть, здесь, – сосредоточенно сообщает она.
Они въезжают на засыпанную гравием площадку перед обшарпанным красным домом, утопающим в густых зарослях кустарника. Вплотную к дому стоит сарай в таком же запущенном состоянии, а между домами возвышаются горы мусора. Помимо разобранного на детали старого «Шевроле», на земле стоит ржавая плита, валяются автомобильные шины и целое море черных мусорных пакетов.
Патрисия настороженно выходит из машины. Место похоже на помойку. Дорис огибает угол фасада дома, Патрисия и Мариан следуют за ней.
Перед домом возвышается временная лестница из бетонных блоков, Дорис взбирается по ней. Обернувшись, пристально смотрит на Патрисию, потом стучится.
– Роберт, ты дома? – Никто не отвечает, и Дорис повторяет попытку. – Роберт? – зовет она мягким голосом и снова стучится в дверь. – Это Дорис. Ты помнишь меня?
Окно открыто, и изнутри доносится звук включенного телевизора. Мариан тоже взбирается вверх по лестнице и встает рядом с Дорис.
– Ау! Кто-нибудь дома? – громко кричит она.
Не дождавшись ответа, берется за дверную ручку, нажимает, и дверь отворяется.
– Что ты делаешь? – поражается Дорис.
– Дверь открываю, – отвечает Мариан. – Он точно сидит где-то внутри.
Когда они заходят в прихожую, в нос ударяет кислый запах. По полу разбросаны кучи грязного белья и мешки с мусором.
Заходя на кухню, Патрисия инстинктивно прикрывает нос рукой. На плите стоят пустые банки из-под пива, мойка до отказа забита грязной посудой, над остатками еды на столе жужжат мухи.
Дорис бледнеет.
– Мы же не можем просто так вламываться? – бормочет она.
– Привет, Роберт! Мы хотим поговорить с тобой, – выпрямляясь, обращается в пустоту Мариан. – Поскольку ты не открыл нам, мы зашли сами.
Все трое останавливаются и прислушиваются.
– Вы что-нибудь слышите?
Кивнув, Мариан идет вглубь дома и заходит в помещение, напоминающее гостиную. Патрисия следует за ней. Приглушенно работает телевизор. Напротив стоят два светло-голубых кресла с плюшевой обивкой, но на них навалено столько вещей, что сесть невозможно. Спиной к ним стоит продавленный диван, забросанный пледами и одеждой, перед диваном – журнальный столик, загроможденный всякой всячиной.
– Роберт? – снова зовет Мариан, и в этот момент что-то шевелится на диване. Дорис, шедшая за ними следом, подпрыгивает от неожиданности. В одной из куч грязной одежды раздается громкий стон, и Патрисия делает шаг назад.
Мужчина с огромной седой бородой садится на диване. Он щурится, взгляд затуманен, футболка плотно обтягивает живот.
Дорис склоняется над ним.
– Роберт, – кричит она. – Как ты себя чувствуешь?
– Плохо, – сетует он.
– Я принесу воды, – предлагает Мариан. – Если только найду чистый стакан.
Сидящий на диване мужчина трет одутловатое красное лицо.
– Вот, возьми, – говорит Дорис, протягивая ему очки, которые он с готовностью надевает.
Роберт осматривается вокруг и, взяв из рук Мариан стакан, пьет жадными глотками.
– Кто вы? – растерянно спрашивает он.
– Меня зовут Дорис. Мы были членами одной церковной общины в восьмидесятые. Свободная церковь, помнишь?
– Ах вот оно что. И что же вы хотите? – вздыхает он.
– Ты узнал меня?
– Да, конечно.