Книжный на левом берегу Сены

Дороти с Адриенной принялись наперебой перечислять всевозможные увеселения: кукольные спектакли, концерты, катания на пони, — а в гостиную между тем потянулись мужчины, по всей видимости привлеченные распространявшимися из кухни ароматами специй и трав грядущей трапезы. В соседней комнате уже поджидал обеденный стол, изысканно сервированный серебром и хрусталем и украшенный живыми цветами в низких вазах.

Сильвия видела Андре, Жиля и других мужчин, но Джойса среди них не было, и она решила, что настал удобный момент познакомиться с ним вдали от любопытных взглядов. Она уже направилась в библиотеку, когда ее перехватил всклокоченный Эзра Паунд; он поприветствовал ее крепким хмельным объятием и довольно ухмыльнулся ее заверениям, что его «Дайел» пользуется успехом в «Шекспире и компании».

— Радостно слышать, что все наши усилия не пошли коту под хвост, — произнес он своим грубоватым голосом. — А последний выпуск журнала Андерсон до вас дошел? Признаться, буду удивлен, если хоть сколько-нибудь экземпляров доберутся сюда из Штатов в целости и сохранности.

Сильвия энергично закивала.

— А как же, десять экземпляров, если точнее.

— Великолепно, — сказал Эзра, и макиавеллиевская улыбка тронула его губы. Понизив голос и наклонившись к Сильвии, чтобы их никто не услышал, Паунд зашептал: — А знаете, я ведь выбрасываю из рукописей Джойса самые щекотливые места, но сделать большее для него я не в силах. Нельзя же в угоду Джону Самнеру выпустить всю живую кровь из этого нового веяния. Тем более уже ясно, что это никак не получится.

Вот что Сильвия очень любила в Паунде: подобно пророку он был готов провозглашать, что они с друзьями стоят в авангарде нового веяния, которое дотла спалит всех и вся, что было до них, и возродит из пепла новый смысл.

— Самнер и правда кажется чудовищем, — согласилась Сильвия, — как и Комсток до него. Остается только радоваться, что здесь мерзкий закон его имени мне нипочем.

Да, но в самом ли деле? До Сильвии только сейчас дошло, что даже в Париже до нее дотягивался этот Энтони Комсток со своим печально известным законом, из-за которого столько важных и нужных книг подвергаются цензуре, начиная с Маргарет Сэнгер^[63] и ее книги о контрацепции и заканчивая великим романом Джеймса Джойса. Если Почтовое ведомство Соединенных Штатов, избранное Самнером главным инструментом искоренения порока, превратит «Литтл ревью» в пепел до того, как выпуск попадет в Париж, разве она и ее клиенты не пострадают от цензуры в той же мере, что ньюйоркцы? Боже святый. Неужели его никто не остановит?

— Хотелось бы надеяться, что в следующий раз он не засунет Андерсон и Хип^[64] за решетку, — добавил Эзра.

За решетку? Такого Сильвия и представить не могла. Разумеется, она знала, что теоретически нарушение Закона Комстока это предусматривает, но тюремное заключение представлялось ей чудовищной крайностью.

— Да уж, на сей раз Самнер как с цепи сорвался, но пусть не надеется нас запугать, мы не сдадимся, — заявил Эзра весело и зло одновременно, однако в его голосе не прозвучало и тени настоящего страха. Скорее, то был тон полководца, призывающего свои войска сплотить ряды.

— Bien s^ur^[65], — согласилась Сильвия. — Но тюремное заключение?

Паунд решительно замотал головой.

— Нет, до такого не дойдет. На нашей стороне один из лучших адвокатов Нью-Йорка. Помните Арсенальную выставку?^[66] Так вот, он помогал готовить ее. В его коллекции больше Сезаннов и Пикассо, чем у самой Стайн, и это не может не впечатлять, тем более что он адвокат, а не художник. Джон Куинн. Его родители — ирландцы. Он обожает Джойса.

— Судя по всему, ваше счастье, что он с вами, — согласилась Сильвия.

— Наше счастье, что с нами вы, Сильвия, — с улыбкой сказал Паунд, и она снова заметила, как блестят от вина его глаза. — Вы, главное, копите запас спиртного. У меня такое чувство, что вскоре к вам косяками потянутся американские писатели, и чем дальше, тем больше. Нынче в Америке чертовски хреново заниматься истинным искусством.

Как ни увлекала Сильвию бравада Паунда, ей страшно хотелось еще до обеда познакомиться с Джойсом, и, извинившись, она сбежала от Эзры под тем предлогом, что спешит посетить дамскую комнату, пока их не позвали за стол.

А Джойс чудесным образом оказался именно там, где она и рассчитывала его застать, — он сидел в библиотеке, странно застыв в деревянном кресле и скрестив длинные ноги; крупные кисти его рук свисали с подлокотников кресла.

«Интересно, — подумала про себя Сильвия, — играет ли он на фортепиано этими своими длинными пальцами, два из которых, на разных руках, поблескивали ободками колец». Голова Джойса, почти идеально яйцевидной формы, была повернута к окну; он с таким пристальным вниманием изучал двух щеглов в кудрявой кроне дерева за окном, словно в их щебете заключался весь смысл жизни.