Книжный на левом берегу Сены

— Moi aussi, Monsieur Pound, moi aussi^[68], — сказал Джойс и встал с кресла, опираясь на ясеневую трость, словно был много старше, чем Стивен Дедал, герой его «Портрета» и «Улисса», тоже ходивший с подобной тросточкой. Правда, по пути из библиотеки в столовую Джойс едва ли хоть раз оперся на нее.

Сильвия с трудом заставила себя последовать за ним к столу. Джеймс Джойс. Коротенький разговор с одним из ее любимейших писателей оставил у нее странное впечатление, будто они знакомы уже многие годы. «Ладно, будем считать, что это я знаю его многие годы, — поправила себя Сильвия, — в некотором смысле».

За столом не иссякал живой разговор, а Эзра Паунд, ко всеобщему веселью, не оставлял попыток налить вина в стакан Джойса, на что тот неизменно ответствовал «Не раньше восьми вечера» и бросал взгляд на Нору, а та в знак бесповоротного одобрения кивала головой и отпивала из своей чашки простую воду.

Как и всегда в гостях у друзей Адриенны, то было шумное сборище равных, состоявшее сплошь из писателей разных национальностей, ни один из которых не желал уступить слово другим, но как-то так получалось, что все имели случай высказаться о поэзии, рассказах и эссе, напечатанных в свежих выпусках литературных журналов. Сильвия по своему обыкновению восхищалась про себя, как уверенно Адриенна вплетает свой голос в общий разговор и с каким почтительным вниманием все ее слушают. В последние месяцы Сильвия уяснила себе, что куда как свободнее обсуждает любую тему в небольшой компании, даже если речь шла о книгах и литературе, и потому ее вполне устраивал узкий круг друзей, посещавших лавку; Адриенна же, в противоположность ей, с такой же уверенностью держалась на шумных многоголосых сборищах. Вот почему они по молчаливому согласию по-прежнему проводили литературные чтения в «Ля мезон», а не в «Шекспире».

Сильвия, однако, разглядела частичку себя в Джойсе — в том, как отстраненно он держался, только слушая, что говорят другие, пока его не просили высказать собственное мнение. В эти моменты он оказывался в центре всеобщего внимания, чем явно наслаждался; Сильвия заподозрила даже, что он не без умысла говорит так медленно, точно желает убедиться, что каждое вымолвленное им слово услышано и понято. Ей такое было совсем не свойственно — напротив, она так тараторила, что ее нередко просили сбавить темп.

Когда Джойс отпустил особенно меткое замечание в адрес последних стихотворений Йейтса^[69], Эзра в шутку заявил: «Вот ведь какой учености наберешься, если не набираться под дичь». Сказано это было вполне добродушно, однако Сильвия уловила в тоне Паунда нотки пьяного раздражения. Она обменялась с Адриенной удивленными взглядами через стол и задумалась, что предвещают сегодняшний званый обед и официальное введение Джеймса Джойса в литературный круг Одеон. Если судить по тому, как возбужденно гудела в ее венах кровь, все это могло привести к очень даже значительным последствиям.

Вечером, когда они у себя дома устроились на кушетке, переплетя ноги, и читали под бренди с фруктами, Адриенна вдруг опустила книгу и заметила:

— Он корявый Иисус, тебе не кажется?

— Кто? — В удивлении подняла глаза Сильвия, совершенно сбитая с толку, поскольку Эзра — а именно его она частенько величала пророком — ни в каком смысле корявым не был. Он был ясен и понятен, как белый день.

— Monsieur Джойс, вот кто.

— Ты о чем?

— Ну как же, о его пьянстве ходят легенды, non? Но при этом до восьми вечера он, видите ли, не пьет ни капли? В его романах полно непристойностей, а держится он как добропорядочный буржуа. Зато его женушка oh l`a l`a! Просто восхитительна.

— Адриенна! — Кровь бросилась к щекам Сильвии от мысли, что ее любовницу посетили те же мысли при виде роскошной фигуры жены Джойса, какие возникли и у нее самой. В этом определенно виделось что-то недозволенное.

— Не вздумай ревновать, Сильвия, ch'erie. Ты ведь знаешь, как я люблю твою petit corps^[70]. И при всем при том мадам Джойс терпеть не может книг. Вот тебе еще одна странность, какая-то корявость в нем. Как человек литературы, писатель такого уровня, может быть женат на женщине, которая не прочла ни строчки его произведений?

— Не все желают иметь то общее, что есть у нас с тобой, — заметила Сильвия.

Адриенна перевернулась на четвереньках и, словно кошка, подалась к Сильвии, нависая над ней в сантиметрах от ее лица. Понизив голос, она сказала:

— А вроде Иисуса он потому, что жаждет собственных апостолов. Ты вспомни, как он упивался, когда за столом ловили каждое его слово.