Книжный в сердце Парижа

Итак, я вновь оказалась в Париже, постоянно нарушаю правила без особой причины (например, перепрыгиваю через турникет в метро), а теперь могу вычеркнуть из списка желаний пение на улице, совершенно не заботясь о том, что подумают окружающие. Почему вообще считается, что на кладбище нужно хранить молчание из уважения к мертвым? Кто сказал, что им не нравится музыка? По словам известного астролога, чью статью я когда-то читала, тем, кто рожден под знаком Рака, нравятся песни о любви – я спою одну из них брату, когда вернусь. Может быть, я спою ему именно эту песню.

– Эдит… – Юлия склоняется над могильной плитой. – Я выражаю тебе свое почтение и смиренно прошу тебя разрешить мне исполнить одну из твоих песен.

Бен сжимает в воздухе кулак, призывая нас к тишине.

Мы замираем в ожидании. Ветер шепчет сквозь листву, издали доносится звук молитвы.

Я замечаю, что Виктор пинает камень, его лицо почему-то мрачнеет.

– Все хорошо? – шепчу я.

– Не волнуйся.

При всем желании, настаивать на своем тут точно нельзя. Кладбище – это свободная земля, где царит вечный покой, и право на уединение здесь сильнее, чем где бы то ни было. Я закрываю глаза: мне хотелось бы помолиться за брата, попросить у него совета, отдать свою жизнь в руки его неподвластной времени мудрости.

– Это она! – Бен торжествует, прерывая ход моих мыслей. Он указывает на маленькую птичку, защебетавшую на ветке рядом с нами. – «Пиаф» означает «воробышек». Эдит называли так, потому что она была очень худенькой. Она дарует тебе свое благословение!

Юлия с Беном ликуют. Я прикасаюсь к красным розам, чтобы слиться с этим чудом. Я тоже чувствую себя счастливой. Я ощущаю себя частью происходящего.

– А пойдемте есть мороженое и яблочный пирог? – предлагает Бен. Он знает одно место в Бельвиле[51]. Похоже, что в романе «На дороге» Керуак и его спутники едят яблочный пирог со сливочным мороженым в любое время дня и ночи. Он берет Юлию за руку и устремляется к выходу. Мы с Виктором присоединяемся к ним.

– Я уверена, что Ноа нравятся наши песни, – говорит Юлия.

Мы целый час провели в пристанище смерти и только тем и занимались, что прославляли жизнь.

– Она приехала! – восклицает тем временем Виктор.

Он получил сообщение от Чарли: тетя ждет меня в книжном магазине. Чтобы ускориться, Виктор предлагает взять напрокат велосипеды возле Муниципалитета. Я не садилась на велосипед с тех пор, как мне сняли с него задние колеса, но времени терять нельзя. К счастью, место, где можно взять их в аренду, находится в двух шагах от выхода. Мы прощаемся с Юлией и Беном; Виктор говорит, что дорогу обратно он знает.

Я сажусь на велосипед и, едва удерживая равновесие, следую за Виктором, который сломя голову мчится вниз по дороге. Мы едва не задеваем проезжающие мимо машины, я пытаюсь разогнаться, глотаю воздух. Париж. Я чувствую, как становлюсь с этим городом единым целым! Мы с Виктором заблудились, но быстро находим нужный маршрут. Мы едем и распеваем песни Эдит Пиаф. Мое платье в цветочек бьется на ветру и обнажает ноги. Я ощущаю необыкновенную легкость.

– Марэ![52] – объявляет Виктор – Бастилия! Отель-де-Виль!

Мы скользим вдоль бульваров, пересекаем Сену.

Когда мы прибываем к Нотр-Даму, я задыхаюсь, мое лицо багровое, а ноги затекли от напряжения. Виктор попросил меня припарковать велосипеды, а сам рванул к магазину. Когда я наконец догоняю его, он сообщает мне плохую новость. Тетя уже ушла.

– Но она оставила тебе это, – добавляет он, протягивая мне длинный узкий конверт, из которого росчерком шариковой ручки вычеркнуто название агентства недвижимости. Я стараюсь не показывать разочарования и то проклинаю тетю, то раскаиваюсь в этом. У меня горят щеки. В конверте лежат два билета в театр с наклеенным на них стикером: «У меня проблемы с Массимо. Обязательно сходи, уверена, тебе понравится. Увидимся завтра днем здесь, в книжном магазине. Не уезжай!»

– Ты полчаса на них смотришь, – говорит мне Виктор, поправляя берет. – Сделай уже что-нибудь.

Мы сидим на скамейке возле книжного магазина, я все еще верчу билеты в руках.

– Кто, черт возьми, такой Массимо? – спрашиваю я за неимением других слов.

– Кажется, это хорек.

– Хорек?

– Так Чарли сказал мне. Твоя тетя упомянула о каком-то хорьке.

Только хорька сейчас не хватало… У тети Вивьен никогда не было нормальных домашних животных. В период ее художественных изысканий она усыновила Магритта, попугая, которого научила говорить одну фразу – «Я не попугай» – и который умер от инфаркта после того, как его на месяц доверили соседу. В пору индуизма был Роджер – мышь, случайно убитая водопроводчиком. Затем она завела Манхэттен и Милуоки – двух рыбок фугу, которые никогда не сдувались (период жизни неизвестен). На этапе «Моя Африка» не обошлось без суриката Тимона, который сбежал, проделав дыру в стене, и хамелеона Сюзанны, которая так ловко маскировалась, что в один прекрасный день ее просто не нашли.