Книжный в сердце Парижа

Мне очень понравилась эта идея. Правда ли это? Наша судьба содержится в генетическом коде? Неужели компания по производству энергетических батончиков, острые и пряные морские водоросли и пирожные «макарон» существовали уже в утробе моей матери? А это путешествие? И встреча с Юлией и Виктором? Тоска по брату, нежно-голубой свитер Бернардо, решение оставить театр? Юлия была в этом твердо убеждена.

Я узнала, что ей двадцать три года и что кровная связь для нее ровным счетом ничего не значит – семьей может быть любая группа людей, объединенных взаимной привязанностью.

– Друзья – это родственники, которых мы выбираем себе сами, – сказала она.

– Это действительно так, ценность имеет только то, что выбираешь сам, – ответила я, повторяя слова Аалока Кумара Вилла.

Она выросла без родителей, без братьев и сестер. В детских домах она встречала людей хороших и очень плохих, но, в конце концов, разве не то же самое происходит и в семьях, в которых мы рождаемся?

Я не нашлась что ответить. Мне хотелось обнять ее, но как-то не получилось, поэтому я просто лежала рядом и слушала.

– Не говоря уже о многочисленных ограничениях и условностях, которые родители навязывают своим детям, – продолжала она. – Дети несвободны, потому что наследуют неврозы родителей.

Есть такие африканские племена, объяснила она мне, в которых молодняк воспитывается совместно группой людей. Каждый взрослый передает ребенку то, что знает и умеет сам, и то, что, по его мнению, будет для него полезно, даже если его учение идет вразрез с наставлениями другого члена племени. Такое воспитание не ставит под угрозу свободу личности, потому что дети усваивают только то, что сами считают нужным, при этом нет риска, что они вырастут под влиянием ограничений, установленных одной парой людей.

– Китайская пословица гласит: богатый найдет родных даже среди чужих. – Юлия села, воодушевленная собственной речью.

Ей предстояло пройти прослушивание в театральной школе Жака Лекока. Она не хотела отказываться от этого из-за беременности. Желание стать актрисой было в ней всегда, она мечтала воплощаться в разных жизнях, путешествовать с труппой, самовыражаться на сцене. Мне бы тоже этого хотелось, но я никогда бы не призналась в этом, если бы она опять не повторила: «Ты же понимаешь? Понимаешь?» Я понимала. Действительно понимала. И как мне доказать это, не открыв ей ту маленькую частичку души, которую я так долго от всех скрывала?

– Да, конечно, я понимаю, – ответила я и рассказала ей об академии и о прослушивании, которое провалила.

Суть проблемы заключалась в том, что мне было стыдно. У Юлии были мечты, за которые можно зацепиться, мечты, о которых она не сожалела, а скорее использовала как щит. А у меня щита больше не было. Я сдалась.

Я спросила, что она будет делать, если ее все же примут в «Лекок», как она организует быт с Ноа.

– Найду способ, – ответила она, – даже если для этого придется отложить все на год.

Она была уверена, что может рассчитывать на обитателей книжного магазина. И потом, у нее был Бен. Бен примет Ноа, он согласится на любые перемены, просто ему нужно время.

Юлия смотрела на меня с улыбкой, полной надежды, так что я совсем расчувствовалась. Она спросила меня о доме, в который мы собираемся переехать с Бернардо. Я рассказала ей о разделенных перегородкой кухне и гостиной на первом этаже, о двух спальнях с ванной комнатой наверху, о балконах и саде. Все это было мне так хорошо знакомо, но почему-то звучало как-то неправильно.

– А собака и гараж у вас будут?

– Насчет собаки не знаю.

Юлия прищурилась – возможно, чтобы лучше представить себе ситуацию. Она не оценивала и не осуждала меня. Она даже не выглядела удивленной.

– А что насчет Бернардо? Что ему нравится?

– Рестораны для гурманов, поездки на море… и, конечно же, выигранные в суде дела.

– Я рада, что ты не уехала, – прошептала она, прежде чем мы отправились спать.

– Просыпайся! – кричит Юлия, совершая пируэт рядом с моим матрасом. – Поехали на Пер-Лашез!

– Что? – Я снимаю маску для сна.

Беруши, должно быть, выскользнули ночью, и я шарю по простыням, чтобы их найти. Физически я чувствую себя совсем опустошенной. Я уснула на рассвете в неестественной позе, и теперь у меня онемела вся правая сторона.

– Что такое Пер-Лашез?

Наконец я нахожу свои затычки для ушей: одна лежит подо мной, другая скатилась с матраса. Я встаю, чтобы ее поднять.

– Как это «что такое»?! Это кладбище.

– Кладбище?

– Отнесем букет цветов Эдит Пиаф.

Отношения с кладбищами у меня не складываются, но я решаю промолчать.

– Мне надо в Сорбонну, – объявляет Оушен, протирая глаза. – Открою магазин и сразу пойду.

Пока Юлия идет переодеваться, я проверяю телефон. Пришел ответ от Бернардо:

Я волнуюсь, позвоню тебе.

Я пишу Веронике письмо со своего телефона, объясняю, что застряла в Париже из-за забастовки авиадиспетчеров. За два года я не пропустила ни одного рабочего дня. Добавляю, что мне очень жаль и что я могу продолжить работу удаленно, на результат это не повлияет.