Я смотрю на Юлию и думаю о внуке, которого так ждут мои родители. О том, как мне придется обустраивать детскую комнату строго в соответствии с мамиными указаниями: противоскользящий пол, нетоксичная краска на стенах, бамперы, блокираторы для ящиков, никакой мебели возле окон, безопасные розетки… Никто не сможет прикоснуться к ребенку, не вымыв рук, или поднять его без предварительного разрешения.
Я еще не признавалась в этом ни единой живой душе, но одна только мысль о ребенке вызывает у меня панику. Я думаю об этом, когда не могу заснуть: представляю его хрупким, как хрусталь, мягким, как масло, и вижу, как случайно делаю ему больно, ненавижу его, тревожусь, страдаю. Боюсь, что я вообще не в состоянии произвести на свет малыша. Что могу совершить ошибку и в результате его потерять.
– Это отличная новость, – произношу я, поскольку никто еще не сказал ни слова.
– В самом деле! – тут же подхватывает Виктор.
Он берет бокал, и мы чокаемся. Бен смотрит на нас отсутствующим взглядом.
Юлия пытается сменить тему. Она с энтузиазмом набрасывается на отварные овощи, упомянув при этом о спектакле, на который они завтра собираются. «В ожидании Годо».
– Пойдешь с нами? – спрашивает она меня.
Наверное, она забыла, что уже спрашивала об этом вчера вечером. Я уже сто лет не была в театре, мне очень хотелось бы пойти с ними, но мне надо уехать. Даже больше: мне пора бежать! Уже двадцать минут одиннадцатого. К моему облегчению, Виктор тоже встает.
– Удачи, – говорю я Юлии. –
– Рада была с тобой познакомиться. Жаль, что ты не останешься с нами.
Я собираюсь пожать ей руку, но она обнимает меня, затем смотрит мне в глаза и вдруг становится серьезной:
– Не забудь почитать Анаис Нин.
«Обязательно, – хочу я ей сказать, – но ты все-таки подумай еще раз: найдите с Беном квартиру. Бамперы, если не хочешь, можешь не покупать, но по крайней мере обустрой детскую и повесь над кроваткой одну из тех вращающихся штук, которые помогут Ноа заснуть».
–
Виктор помогает мне спустить чемодан по лестнице на станции метро «Гран-Бульвар».
– Надо бы ускориться, – говорит он, взглянув на табло.
Он перепрыгивает через турникет, протаскивает чемодан под ограждением, бежит до конца коридора и поворачивает направо. Я подхожу к кассе, шаря в карманах: женщина за стеклом меня уже заметила. Нахожу немного мелочи, но этого недостаточно. Виктор появляется из-за угла и жестом просит меня поторопиться. Я открываю кошелек – мелких купюр у меня нет. Лезу в сумку и нахожу там скомканные клочки бумаги, в которые я заворачивала жевательную резинку с женьшенем, рассыпанный тут и там жареный горошек из раскрывшейся упаковки, крошки креветочных чипсов, которые забиваются мне под ногти, ручку без колпачка, которая рисует на моей руке каракули, старые чеки… На дне сумки лежит несколько монет, я пытаюсь их достать, но они выскальзывают из пальцев. Наконец я отдаю недостающий евро. Дама на кассе приподнимает бровь. Я компостирую билет и, провернув турникет, прохожу вперед.
По-хорошему, мне нужно ускорить шаг. Я должна сесть на поезд, появиться в офисе, уничтожить конкурентов, обнять Бернардо, успокоить отца.
– Бегом! – кричит Виктор, выскакивая с лестницы, ведущей на платформу. – Давай быстрее, электричка приехала!
Но мы уже опоздали.
Следующий поезд придет через шесть минут. По словам Виктора, семь остановок мы проедем за девять минут. Если нам повезет с пересадкой на станции «Бастилия», может быть, мы еще успеем.
Именно так он и говорит: «Может быть». Я присаживаюсь на оранжевую скамейку.
Внутри меня загорается искра, но я стараюсь не придавать этому значения.
Покачиваясь на каблуках, я тащу за собой чемодан и плетусь, как зомби. Виктор шагает рядом, засунув руки в карманы, и только сейчас я понимаю, что едва ли не выше его ростом. Мы бредем по набережной Сены на север, обратно к книжному магазину. Тот же маршрут я проделала чуть больше двадцати четырех часов назад, только в этот раз иду пешком. Город кажется мне другим, но он прежний. А я?