Книжный в сердце Парижа

Я совсем забыла, что в обмен на ночлег полагается работать два часа в день. Я так нервничаю, что мое единственное желание сейчас – вечно взбивать яичные белки с сахаром, но вместо этого мы вернулись в книжный магазин, и Майя, сменившая Чарли, отправляет меня в отдел битников: я должна удостовериться, что все книги расположены в алфавитном порядке, и выставить наиболее интересные на первый план.

– Наиболее интересные? – повторяю я, но Майю вызывают на кассу, и она убегает.

И как узнать, какие из них наиболее интересные? Битники. Как по мне, больше похоже на название какой-то мальчишеской музыкальной группы.

14

– Она довольно грубо написана, но тебе понравится, – говорит Виктор, цепляя раковину улитки щипцами и вставляя в нее вилку с двумя зубцами, чтобы добраться до содержимого.

Он имеет в виду книгу, лежащую на столе. Я купила ее в магазине «Шекспир и компания», прежде чем навсегда с ним распрощаться.

Как только мы вошли в «Буйон Шартье», то сразу попросили позвать владельца. Сегодня его нет на месте, но он оставил указания: наш ужин оплачивает мадам Вивьен.

– Вы ее знаете? – почти умоляюще расспрашиваю я официантов за стойкой на ломаном французском.

«Тетя часто бывала здесь, – рассказывают они, – с одним господином». Что касается периода, здесь версии официантов расходятся: кто-то говорит, что это было всего два-три года назад, а кто-то утверждает, что гораздо раньше.

– И с тех пор она сюда не приходила?

Несколько раз, но всегда одна. Она оставляла щедрые чаевые и никогда не заказывала escargots[46]. Ничего больше они сообщить не могли.

Однако Виктор так настаивал на том, чтобы поужинать именно улитками – что все же мне пришлось их заказать. Перед нами стоят тарелки, в каждой из которых по шесть панцирей, покрытых зеленым чесночным соусом. Виктор кладет в рот еще одну улитку.

– Можешь съесть и мои, – я пододвигаю к нему тарелку, – раз они тебе так нравятся.

– Нельзя уехать из Парижа, не попробовав escargots.

Я подтягиваю к себе чемодан, чтобы пропустить пару, которая хочет сесть за столик позади нас. Ресторан переполнен, мы стояли в очереди, чтобы войти, хотя сейчас всего десять минут девятого. С высоких потолков свисают шарообразные лампы, освещая теплым светом зал, украшенный старинными зеркалами и декорированный латунью и темной блестящей древесиной, будто старинный поезд. Официанты в черных жилетах и галстуках-бабочках непрерывно снуют между столиками, записывая заказы прямо на бумажных салфетках.

– Правильно сделала, что выбрала «Тропик Рака», – говорит Виктор, указывая на книгу подбородком. – В ней говорится о Париже. О жизни в Париже. То есть о жизни вообще, но в Париже – особенно.

По его словам, лучшая часть романа – когда Генри Миллер осознает, что надеяться не на что. Неделями, месяцами, годами – всю свою жизнь он ждал, что произойдет нечто, не имеющее к нему никакого отношения, но что навсегда изменит его судьбу. Впервые я слышу, что кто-то высказывает мысль, которая мне так хорошо знакома. Сколько воскресений я провела в ожидании, в надежде и с молитвой, чтобы зазвонил телефон и чтобы кто-нибудь, неважно кто, сообщил мне новость, которая изменила бы мою жизнь…

– Но в определенный момент Миллер понимает, что эта идея абсурдна, – продолжает Виктор, – что он ждал напрасно и ожидание – это безумие. И с этим пониманием к нему приходит облегчение. Когда мы перестаем думать, что нам чего-то не хватает, мы внезапно обретаем целостность.

– Ты тоже так себя ощущаешь?

– Нет, но я к этому стремлюсь. – Он почти расправился со своими улитками. – Смотри, я сейчас тебе покажу. – Он хватает раковину с моей тарелки и вонзает в нее вилку. – Вот. – Он протягивает мне улитку.

Она жирная, коричневая и даже в готовом виде кажется склизкой. Когда дело касается сладкого, я никогда не даю заднюю: однажды я даже попробовала турецкий десерт, в основе которого была курица, но с улитками у меня не складывается, хоть убейте.

– Ты меня разочаровываешь. Быть может, мы больше никогда не увидимся и ты останешься в моей памяти как итальянка, которая не пожелала выпить приготовленный мною кофе с молоком и не нашла в себе смелости попробовать улитки в «Шартье».

– Почему ты считаешь, что мы больше не увидимся? – Я смотрю на него и думаю, что мне будет не хватать этих моментов: просыпаться утром на полу среди книг и первым делом видеть его забавное лицо. Хоть мы и проснулись вместе всего один раз.

– Ничего нельзя знать наверняка, но это маловероятно. Не думаю, что, кроме походов в офис, ты будешь заниматься чем-то еще, а меня так и будет нести по миру, как перекати-поле.

– Ты тоже можешь остановиться – рано или поздно.

– Попробуй, – настаивает он. – На вкус как мясо. И соус очень вкусный.

В этом освещении его выпуклые глаза отливают еще более глубоким оттенком синего.