Книжный в сердце Парижа

– Было бы лучше… – он начинает фразу, но вдруг останавливается. – Это звучит ужасно.

– Что? Говори.

– Было бы лучше, если бы он умер. Ты можешь себе представить, насколько это мучительно – так ненавидеть собственного отца?

Я качаю головой: нет, не могу. Моя тетя тоже ненавидела свою мать. И я никогда ее не понимала.

– Я вырос в окружении знаменитостей. Вечером они приходили к нам на ужин, а на следующий день я видел их по телевизору или в журналах. Для них я всегда был просто сыном Густава. Всю свою жизнь я был сыном Густава Споле. Если бы он был нормальным человеком, возможно, я был бы счастлив. И может, моя мать была бы сейчас жива.

Барабанщик выдает ошеломляющее соло, и почти все присутствующие в зале встают, отгораживая нас от музыки.

– Он убежден, что я трачу время на бесполезные пустяки. – Виктор смотрит себе под ноги. – Это так грустно. Сам не знаю, зачем я тебе это рассказал.

– Я рада, что ты это сделал. – Я сжимаю его руку. – Правда.

Мне хотелось бы найти какие-то более подходящие слова, но мой разум плывет, и я не в состоянии обуздать его.

– Я предпочту жить как Джон, – шепчет он, – под небом Парижа вместо крыши, чем получить работу благодаря связям отца. Я до сих пор не знаю, кем хочу стать, но знаю: чтобы понять это, я должен потерять все.

Я вспоминаю фламинго и танец Шивы и кладу голову ему на плечо. Сложности с отцом, смерть матери. «Столько боли, столько одиночества», – говорю я себе, обнимая его.

Четверг

25

Меня разбудила вибрация телефона. Я заснула в одежде, без берушей и маски для сна, прямо на поролоновом матрасе в библиотеке. Я шарю руками по полу в поисках мобильного и хватаю его, не успев раскрыть глаз.

Это ты пропала, Олива. И эти твои ночные сообщения не улучшают ситуации.

Выше я читаю, что сама написала Бернардо в 4:39:

Мы не общались целый день, а ты даже этого не заметил.

Он пишет, что мои сообщения не улучшают ситуации, – значит ли это, что дела и до этого шли достаточно плохо? Не может же быть, чтобы все так испортилось всего за три-четыре дня.

Я вижу, как Виктор, сидя у окна, читает книгу с синей обложкой и нарисованной на ней обезьяной. Я встаю, и сердце пульсирует у меня в висках.

– Где ты ее нашел?

Я щурюсь, яркий свет бьет мне в глаза.

– Ты сама мне ее дала. – Он улыбается.

– Я?

В моей голове всплывают обрывки предыдущего вечера. Музыка в Caveau des Oubliettes, море пива, его мать. Честно говоря, не припоминаю, чтобы я дарила ему книгу.

– Ты вручила мне ее, когда мы вернулись сюда вчера вечером. Мне нравится. Ты сказала, что купила ее в книжной лавке.

– Надеюсь, ничего странного я вчера больше не творила?

– Подарить книгу – это совсем не странно.

Между нами что-то было? Я слишком расслабилась? Я ловлю свое отражение в оконном стекле.

– Я плакала?

– Может быть, немного. Ты слишком много выпила, вот и все.

Я сажусь рядом с ним.

– Виктор. – Этот разговор стоит мне немалых усилий. – Я хочу знать, что делала и говорила в тот отрезок времени, который выпал у меня из памяти.

– Откуда мне знать, что именно выпало у тебя из памяти?

– Виктор, пожалуйста!

– Мы говорили о моем отце.

– Я знаю.

– А потом ты разрыдалась.

Это тронуло меня, я помню! Потом я его обнимала.

– Ты говорила, что ответственность – это основа счастья, – продолжает он. – Тебе плевать на энергетические батончики, потому что ты все равно не можешь спасти мир, но вместе с тем ты не намерена все потерять и оказаться в моей ситуации, потому что я тоже не мессия.

– Мне жаль, – шепчу я.

Он пожимает плечами.

– Знаешь, сколько слов говорится впустую.

Мне не следовало его обижать и не надо было здесь оставаться. Сколько поступков я не должна была совершить!

Из кармана моего платья выпадает визитка владельца галереи: Улица Сен-Огюстен, 9. У Виктора завтра смена в магазине, но я буду свободна. По крайней мере, я смогу совершить хоть один правильный поступок. Я найду свою тетю.

Я выбираю самое немноголюдное кафе и сажусь за маленький столик в углу. Заказываю кофе с молоком и круассан. На улице я чувствовала себя беззащитным младенцем: ветер дул в лицо слишком сильно, свет ослеплял, гудки машин оглушали.

Я нахожу письмо от Вероники, оно прислано в 2:04. Моя идея им понравилась, они с Марой постараются ее реализовать. Не обращая внимания на читаемый между строк упрек, я понимаю одно: на данный момент у меня одной проблемой меньше. Я принимаю таблетку обезболивающего, запивая ее глотком воды. Мне удалось невероятное – вызвать всеобщее недовольство именно тогда, когда я старалась никого не разочаровать. И что я при этом получила? Пока сплошные потери.

Но с лирической героиней моего поэтического сборника происходят куда более серьезные неприятности: цветок ириса засох, а она рожает ребенка, сама того не желая.