Ко Святой Горе. Записки о паломничестве 1991 г.

Господи, ведь Ты перестанешь попускать наши чудовищные заблуждения и невзгоды, когда мы, стиснутые бедами, поднимем наконец голову к Небу и устремим свою жизнь вверх, по направлению к Тебе?

XI. Из Честертона

«Святые — прежде всего вызов веку сему», — сказал Г.К. Честертон. Вот некоторые его мысли и наблюдения из трактата Святой Франциск Ассизский:

Святой Франциск любил не человечество, а каждого человека, не христианство, а Христа.

Вера его была подобна не теории, а влюбленности.

Его дела, едва ли не все, были делами милосердия...

Его не сдерживали ни ограничения общепринятого, ни запреты общественной жизни, ни предрассудки и условности.

Он поклонялся Христу, подражая Ему.

Он видел естественные вещи в сверхъестественном свете и потому не отвергал, а полностью принимал их.

В жизни святого Франциска полное унижение преображалось в полную святость и радость.

Святому — Бог объясняет всё и утверждает всё.

Святой не может смотреть свысока, он всегда в присутствии Высшего.

Люди часто принимают святого, но не принимают его вести, однако те, кто видели его, ведут себя уже не так, как те, кто его не видел.

Если век живёт верой, он по сути своей един.

Вот какими строками Честертон оканчивает свой трактат о святом Франциске Ассизском:

С ним начался рассвет, и мы увидели заново все очертания и все цвета.

<…> Раньше, чем появился Данте, он дал Италии поэзию; раньше, чем пришёл святой Людовик, встал на защиту бедных; раньше, чем Джотто написал картины, сыграл сами сцены, <…> под его рукой ожило то, что мы зовём театром. Он любил петь, но его духовная сила не воплотилась ни в одном из искусств. Он сам был воплощённым Духом.

<…> Он был душой средневековой цивилизации, когда у средневековья ещё не было тела.

<…> Он жил и переменил мир.

Подобные переживания и мысли о святости посещают меня после мученической смерти о. Александра Меня. Это значит, наверно, что святые стучат в наши сердца, побуждая нас как бы разгадывать их святость? А разгадывая, мы испытываем тайное воздействие на нас их духовного опыта? Повторяемость наших «разгадок», как и повторяемость в веках деяний и слов святых людей, отбрасывает нас к общему нашему Источнику — Христу, зовёт нас к духовному возрастанию, к преображению.

Передо мной на стене — фотография. В белом одеянии стоит на ней о. Александр в нашем саду. Он раздвинул ветки нашей хилой яблоньки и поддерживает рукой её единственный плод — ещё несозревшее золотисто-зелёное яблочко. На фотографии оно не видно в его прикрытой ладони. Но я знаю, что оно лежит там. Господи! Благодарю Тебя, что верю в общение Твоих Святых, что по милости Твоей можно стать в молитве причастной их живой связи.

XII. Ченстохова

В ночь на 13 -е августа мы приехали в Ченстохову. Группа человек в 15, к которой мы с подругой примкнули, была собрана по советскому признаку: знакомые знакомых. Руководящая товарищ-дама, видимо, восприняла наше присоединение как нежелательное, так как всячески подчеркивала невозможность быть с ней на дружеской ноге и о чём-либо её просить. Но мы ни о чём не просили, намёков на исключительное положение её группы благодаря каким-то там её связям — не понимали, на блага еды и удобств не претендовали. Похоже, она успокоилась, даже доверительно поделилась: «Гм! Они мне их ксендза своего предлагают! Я вас умоляю, зачем мне их ксендзы с их надзором и молитвами! Я сама всё могу своим людям объяснить что к чему! Мы посмотрим город и уедем до начала, зачем мне их Папа нужен, я не дура, чтоб мои люди торчали со всеми в этом месиве и не могли уехать! Здесь же миллионы будут, кошмар какой-то!» — почему-то обиженно возмутилась она и ушла на переговоры. Вернувшись, сообщила, что обещали автобус, но только для её группы. Его вскоре подали, и мы с Л. отошли в сторону. Все уже сидели в автобусе, когда стало накрапывать. Двери ещё не были закрыты, и мы влезли последними. Слава Богу, нас никто не высадил. Дождь уже царапал по стёклам. Было за полночь.

Краков. Костёл святого Анджея