Уолтер Патер назвал людей Леонардовых портретов вместилищами сил, которые они передают нам таинственным влиянием. В середине XIX века он считал, что Леонардо да Винчи написал в Милане портреты двух любовниц миланского герцога Людовико Сфорца — Лукреции Кривелли и Цецилии Галерани, поэтессы. Портрет Кривелли был опознан в луврской картине «La belle Ferronière», а портрет Галерани затерялся. В наши дни В. Н. Лазарев писал, что греческое
Как переплелись судьбы герцога и гения!.. Когда-то богатый герцог облагодетельствовал бедного юношу, позволил ему играть при герцогском дворе. И юноша, прекрасный лицом и телом, с длинными вьющимися золотистыми волосами, играл на серебряной то ли арфе, то ли лютне, или мандолине. Она была сделана, почему-то в виде лошадиного черепа, собственными руками артиста. Эти руки легко гнули подковы и производили тончайшие опыты естествоиспытателя. К тому же юноша был интеллектуалом, военным конструктором, алхимиком и художником, короче говоря, — Леонардо да Винчи.
Когда французы захватили Милан и превратили монастырь в казарму, над дверью бывшей трапезной сквозь осыпавшуюся штукатурку проступали образы Леонардова озарения. И со стены, разъеденной сыростью и нечистотами, Христос Леонардо смотрел на поругание святой обители, на крушение герцогской славы. Ни герцога, ни художника уже не было в Милане: Леонардо отправился в скитания, которые длились 19 лет, Моро Сфорца был взят в плен и заточён в подземелье во Франции. В той самой земле, где Леонардо нашёл, наконец, приют за 3 года перед смертью. Франция дала ему замок Шато де Клу и звание придворного живописца, а потом с почётом приняла его прах. Нищий гений оставил Франции свои картины, обогатил национальное достояние завоевателей шедеврами, которым нет цены. Может быть, есть некий тайный смысл и в том, что бедный художник, овеянный славой европейского гения, и бывший властелин Милана, покрытый позором жалкого пленника, лежат в одной земле «под чуждым небосводом»?
Всего этого я не знала в свой первый приезд, но жизнь герцога Моро, его тайные пороки, соединяющие крайности чувств и переживаний, проглядывают в картине и без этих сведений, и без разгадываний словесных шифровок. В том, как этих двоих, женщину и зверька, Леонардо свёл в своей картине.
Людей на портретах Леонардо я всегда воспринимаю как воплощённые образы его внутренней жизни (подобно идеям Гёте или Достоевского, живущим в их героях). И образы эти затягивают меня в какую-то бездну. Леонардову бездну…
Было так тихо, как бывает перед рассветом. Момент смерти ночи перед рождением нового дня. Сквозь спальный мешок чувствовалась податливость сена, принимающего форму моего тела. Хотелось спать…
XIX. Леонардова Бездна
Её глаза меняют своё выражение, когда долго всматриваешься в них. Я сделала из кулака «подзорную трубу», так чтобы в отверстие было видно только одно лицо — выражения глаз разнятся! И потаённое что-то в уголках губ… Эти выражения перекрёстно передаются от левого глаза к правой стороне рта и от правого — к левой. Тайна жизни лица. Я стала то удаляться, то приближаться, отступать то вправо, то влево.
Губы тронуты каким-то движением… Оно будет улыбкой? насмешкой? жестоким изломом рта? — Не знаю! Взгляд женщины обращён вовнутрь… Вот сейчас, сию минуту в глубине её существа что-то созреет… Какой поступок? какая мысль? — Не знаю! Её глаза смотрят, будто слушают… Собеседника? самоё себя?.. Так вызвучиваются стихи, так осознаётся в сердце любовь и ненависть. Я пытаюсь войти в душу этой женщины и овладеть её тайной, — но она ускользает, — между нею и мною стоит Леонардо! Вот тут, нет, правее, — он был левша, — вот отсюда он протягивал руку, и на холсте рождалась к жизни эта Цецилия Галерани. Её черты очищались от искажений реальной жизни в соответствии с высшей красотой, которую видел её создатель своим внутренним взором как образ земной жизни, какой она должна быть по замыслу Бога. Тело рождённой художником Цецилии Галерани не было темницей её души, но похоже, что душа её была темницей…