Кочевая кровь

– Ветер в их сторону, – уверенно заявил Доктор. – С отвала пепел и мусор им в лицо. Темно-то как становится! Сегодня что, бурю обещали?

Ему никто не ответил. На душе было тошно, не до разговоров.

– Андрей Николаевич, – Доктор мастерски вырулил на крутом повороте, подбавил газу, – если дождь пойдет, я к «зубу дракона» проехать не смогу – дорогу так развезет, что даже на двух мостах не проедешь. Где у них стрельба?

– За недостроенным зданием, метров пятьсот по бездорожью. Там кругом следы бывшей промышленной свалки: арматура торчит из земли, стекло битое, куски бетона. Вот что, Доктор, ты останешься у КПП и будешь на связи. Твой позывной – «Доктор».

– А почему не как обычно, не «Тюльпан-3»? – поинтересовался водитель.

– Если на свалке начнется заваруха, мне не до цифр будет. «Тюльпан» – это отдел, а ты – «Доктор». Если за нарушение правил связи накажут, то меня.

– Да я что, боюсь, что ли? – обиделся Смакотин. – Как надо, так и буду отвечать.

У КПП машина остановилась. Мы с Горбуновым вышли из автомобиля, осмотрелись.

– У меня туфли хорошие, – усмехаясь, сказал Иван.

– У тебя туфли, у меня – «Монтана». Как на грех, сегодня надел, – я поправил пистолет в наплечной кобуре, застегнул доверху молнию на ветровке. – Пошли, Ваня, будь готов ко всему. Ты зарплату получить успел?

– Я из кабинета не выходил. Сам же велел на месте сидеть.

До «зуба дракона» мы дошли по тропинке. Дальше, до самого леса, начиналось бездорожье. У недостроенного здания нас ждал Серегин.

– Андрей Николаевич, может, мне с вами? – спросил он.

– Оставайтесь на посту. У вас самая верхняя точка, если наша рация начнет садиться, мы только через вас с отделом и с КПП связаться сможем. И еще. Считайте выстрелы. Если один – значит, «внимание, у нас напряженная обстановка!». Три выстрела – «ситуация критическая». Четвертый выстрел будет значить, что я открыл огонь на поражение. До трех выстрелов сидите наверху и докладывайте в отдел обстановку. Выстрелю на поражение – один остается на посту, второй спускается к подъезду и ждет нас. По одному категорически запрещаю к лесу подходить. Понятно?

На подходе к лесу все вокруг стихло. Тяжелые грозовые тучи неспешно скользили по небу над самыми верхушками деревьев. Видимость упала, наступили преждевременные сумерки. Заморосил мелкий-мелкий дождик.

Через лес на полянку шла короткая узенькая тропинка, со всех сторон окруженная высоченными тополями и густым кустарником. Как сквозь ущелье, мы прошли по ней и замерли. На опушке, лицом вниз, лежал мужчина в милицейской форме. На другой стороне поляны толпились мужчины цыганской внешности – там, догадался я, лежало второе тело.

Я и Горбунов присели на корточки у милиционера, осторожно перевернули его лицом вверх. Меркушин. Лицо и голова залиты кровью, признаков жизни не подает.

С сухим треском в стороне Нахаловки ушла в землю первая молния. Громыхнуло, но не сильно. Дождь стих.

Я осторожно ощупал голову Меркушина: сзади, на темени, кости черепа слегка двигались под рукой, лоб и макушка были целыми. Я перестал ощупывать раненого, осмотрел свою ладонь. Кровь на ней была жидкая, легко стекала вниз. Это хороший признак. Если бы кровь была мертвая, загустевшая, тогда готовьте некролог.

Пальцами я проверил на шее Меркушина пульс. Сердце билось – он живой, но без сознания.

– Ваня, – я опустился на колени, – иди к толпе, посмотри, что там. Если совсем хреново, в драку не вступай – кричи и беги назад, но не ко мне, а чуть в сторону.

– Я побегу влево, вон к тем кустам, – Горбунов поднялся, повел плечами, проверяя подвижность суставов рук. – Андрей, начнешь стрельбу, бери правее, меня случайно не зацепи.

Он неспешно, осматриваясь по сторонам, пошел на другую сторону поляны. Рация осталась у меня, но мне было не до эфира. Я снял ветровку, скинул рядом с собой кобуру, пистолет затолкал за пояс джинсов.

«Ну что же, начнем! – отчаянно и решительно по-думал я. – Действие первое: защищаем голову раненого от грязи».

Я сдернул с себя рубашку, приподнял голову Меркушина, подсунул под нее колено. Краем рубахи очистил, как мог, голову раненого от грязи. Орудуя двумя руками, я обмотал голову Меркушина рубахой, рукава завязал ему под подбородком. Получился уродливый чепец, защищающий голову Лени со всех сторон.

«Отлично! Работа – блеск! – мысленно похвалил я себя. – Теперь как нам выбираться отсюда? Носилок нет, куска брезента нет, как нести раненого – непонятно».

Я встал на ноги, посмотрел на другую сторону поляны – ко мне от толпы шли два цыгана. Около Ивана столпились мужики, что-то эмоционально объясняли ему, размахивая руками.

«Э, не, ребята! Я сегодня к себе никого подпускать не собираюсь. Здесь где-то меркушинский ствол гуляет, так что не обессудьте за хамский прием».

Я выхватил пистолет, передернул затвор и трижды выстрелил в воздух в направлении идущих ко мне маагутов. В наступивших сумерках пламя из ствола ПМ хлестануло чуть ли не на метр. Зрелище! Грохот, пламя, дым, за спиной молнии сверкают.

– Назад, сукины дети! – заорал я. – Кто подойдет – тому пуля в лоб!