Кочевник

– Канечна! Если убил один лаз, убьет и патом. Лутьсе его убить сисяс, стобы длугих не убивал.

– Ты говорила, тоже человека убила. Ты тогда тоже плохая.

– Я, нет! Я засисялась! Так вышла!

– А еще сможешь убить?

– Если плидется, убью, нахлен!

– Вот так сейчас и работает эта система. Оправданное правосудие хаоса и безумия. Любой хороший человек при определенных обстоятельствах превращается в зверя. И сразу возникает вопрос. Если добро пытается победить зло с помощью автомата и заостренной арматуры, может, оно уже не добро?

– А если добло слабая и зыть ахота? – Фань склонила голову набок и прищурилась.

– Тогда надо бороться за жизнь, – кивнул Шал, – и убивать первым. А то убьют тебя, и хрен докажешь, что на самом деле ты добрый и пушистый. Время, когда нужно подставлять другую щеку после того, как тебе двинули по одной, давно прошло. Главное потом самому злом не стать. Ладно, – Шал растоптал окурок и поднялся, – философствовать на эту тему можно долго. Один хрен ответа не найдем. Пойду постираю свой лысый череп, а то падалью от меня несет, аж самому противно. Как ты только рядом со мной находишься, не пойму.

– Пливыкла узе, – вздохнула Фань.

– Иди, готовь поесть. В кабине между сиденьями столик есть, там и накрывай, а то на улице ветер песок гоняет, потом на зубах хрустеть будет…

Открыв дверь кунга, Шал спугнул стервятников, не выдержавших и приступивших к трапезе, как только вокруг автомобиля стихло всяческое движение. Обиженно взмыв в небо, они снова занялись барражированием, периодически напоминая о себе громким криком.

Свежий западный ветерок приятно холодил влажную голову, вчерашняя жесткая щетина которой уже стала превращаться в мягкую поросль, – видимо, легкая была у шамана рука, раз волосы росли так быстро. Не хватало только бритвы, чтобы подправить разрозненные островки растительности на лице. То, что выросло на подбородке и щеках, на бороду походило мало.

Форменная одежда странной расцветки оказалась действительно его размера и сидела как влитая, будто по блату подобранная знакомым старшиной. Шал чувствовал себя почти человеком. Чистый, одетый, обутый. Что еще надо? Поесть и потра… ну, это ладно, не столь важно…

Он залез в кабину и посмотрел на приготовленный дастархан. Фань в свою очередь тоже провела ревизию продовольствия и все съедобное разложила на маленьком столике между сиденьями. Узрев такое количество еды, Шал почувствовал, что дико проголодался. Но помня о возможных последствиях чревоугодия после вынужденной диеты, сдержал порыв нажраться от пуза. Чтобы потом с этим пузом не маяться.

Поставив автомат между колен, хлебнул сначала воды из фляги и задал вопрос, который мучил его последнее время.

– А почему ты мне помогла там, в пустыне?

– Папа гавалил, «зизнь лебенка – эта белый лист бумаги. Каздый чилавек, католого он повстлечает на пути, написет сто-то свае на этам листе». Кагда оказалась, сто ты мне не паказался и тебе нузна помось, лешила памагать. Добло тозе нузна делать.

– Но доверять не доверяешь, да?

– Немнозка, шабудо[34] давеляю, навелна.

– Никому не доверяй. Наших самых страшных тайн. Никому не говори, как мы умрем, – и, заметив недоуменный взгляд девушки, добавил, – песня такая когда-то была.

Захрустев сухарем, он уставился вперед, прикидывая взглядом направление, в котором придется держать путь. Вяленое мясо оказалось на редкость мягким, и он с удовольствием сжевал два кусочка. Но больше налегал на воду – для организма, за несколько дней потерявшего большое количество влаги, она была нужнее. Порадовал запас курта – белых шариков, слепленных из подсоленного творога. Пусть и был он слишком жестким, что говорило о давности срока, когда его сделали, но соль организму необходима.

Фань отряхнула руки и посмотрела на Шала.

– Сто дальсе, Сталый? Куда ехать будем?

– Я не оставляю надежды отговорить тебя от Алматы…

– Не начинай. Пайду все лавно, твая мать. Где зелезная далога?

Шал вздохнул.

– У меня тут планы поменялись. В Луговой мне уже не надо. Пока. Где там твоя карта? И компас давай, теперь нужен, а то что-то я уже запутался.

Фань убрала еду и потянулась к сумке, которую уже засунула за пассажирское сиденье. Разложив карту на столике-бардачке, Шал показал, куда он собирается.

– Видишь, тут и к Алматы рукой подать. Могу подвезти тебя туда. Но при одном условии…

Сразу кивнувшая головой Фань замерла, настороженно ожидая продолжения.

– Ты перестаешь ругаться. Вот всякие там «твая мать», «сука» и все остальное, что ты используешь вместо запятых и точек, ты не говоришь. Вообще. Поняла?

– Сафсем?

– Совсем!

– Ахлинеть!

– Охренеть можно, – кивнул Шал, – сам так говорю иногда. Ну что, согласна? Или пешком пойдешь?

– Сагласна, твая… – стрельнула глазами и выдохнула, – мама халошая.

– Ну это нормально. Вот и договорились.

– А пачиму тебе туда нада?

– А какая твая дела? – поднял брови Шал и улыбнулся надувшей щеки девушке.

Вытащив из мешка первую попавшуюся рубашку, разложил ее на столике, собираясь заняться чисткой оружия. Нужно же посмотреть на состояние механизма трофеев. Бросил быстрый взгляд на Фань.